Закон и честь

Шторм Максим

Две противоборствующие стороны застыли друг напротив друга, два полюса, две линии. Стражи порядка и нарушители. Закон и безвластие. Власть и простые трудяги. Их разделяло не более сотни ярдов. А между ними, прижимаясь к обочине, упираясь спиной в холодный фонарный столб, стояла Элен, стройная беззащитная девушка в простеньком платье, с большой плетеной корзиной в руках. Казалось, её совсем не замечают. Полицейские и шахтёры смотрели мимо неё.

Яблочная улица словно вымерла. Опустевшие тротуары, брошенные в спешке то тут, то там сумки и трости, покинутые сбежавшими владельцами паромобили. Вход в укрытые чашей купола рыночные павильоны закрыли

прочные ворота. Люди, ещё недавно снующие по улице, словно рабочие пчёлы, попрятались кто куда. Сотни глаз напряжённо следили за происходящими событиями из окон домов и лавок, из-за углов и подворотен. Дурёх, подобно Элен, застывших с разинутым ртом, больше нигде не наблюдалось.

Из гущи полисменов вперёд выбрался вооружённый огромным жестяным рупором пухленький невысокий человек в синем мундире с наградными планками и эполетами на плечах. На коротко стриженой голове у него была форменная фуражка. Человечек поднял рупор и зычно гаркнул:

— С вами говорит старший инспектор отдела по предотвращению административных нарушений Империал-Ярда Хоукинс! Немедленно разойдитесь по домам! Ваша демонстрация несанкционированна. Даю вам ровно пять минут на раздумье. После чего я буду вынужден отдать приказ о пресечении вашего незаконного выступления!

Голос инспектора гремел в жестяной рупор, разносясь над улицей, слова били по ушам. Элен не могла поверить в то, что слышит. Что собирается делать полиция? Неужели они готовы поднять оружие на беззащитных рабочих, идущих по улице с транспарантами и стягами? Они же безоружны! С ними надо как-то договориться. Скорее всего, произошла какая-то ужасная ошибка. Недоразумение, что толкнуло этих людей побросать свои рабочие места и написать на полотнищах провокационные, бичующие правящий режим лозунги.

— Повторяю ещё раз, всем разойтись! Вы не имеете никакого права здесь находиться! Не заставляйте меня идти на крайние меры!

По рядам шахтёров прошёл возмущённый гул. В ответ полетели ругательства и крики, раздался оскорбительный свист. Транспаранты пришли в неистовое движение. Рабочие принялись размахивать плакатами, словно пытаясь привлечь внимание полицейских к пугающим надписям. Из толпы горняков отделился один человек и вышел вперёд. Он был высок и худ, одет в чёрный брезентовый комбинезон, обут в грубые сапоги. Чёрные редкие волосы, трёхдневная щетина на худощавом лице, горящие огнём глаза. В правой руке он сжимал кожаный подшлемник.

Поднятый горняками гул тут же стих. Человек поднял руку в приветственном жесте и громко сказал:

— Меня зовут Стивенс! Мы не враги вам! Мы такие же жители этого города, что и вы! Мы все братья! Выслушайте нас!..

Он говорил без рупора. Но его хриплый, усталый голос словно подпитывала некая высшая сила. Во всяком случае, слышно его было не хуже полицейского инспектора.

— У меня нет полномочий вступать с вами в какие-либо переговоры! — ответил Хоукинс. И тут же упрямо добавил: — Разойдитесь по домам! Господом богом клянусь, что никто из вас не пострадает, если вы очистите улицу!

— Нам не платят зарплату уже третий месяц! — в усталом голосе предводителя рабочих прорезался гнев. — Что, по-вашему, мы должны делать? Что нам остаётся? Мы вкалываем по три смены, обеспечивая город углём! И вы, инспектор, благодаря вот этим ребятам переживёте наступающую зиму в тепле! В тепле и достатке. Вам же не задерживают выплаты, верно? А наши семьи уже начинают голодать! А зимой им ещё придётся и мёрзнуть, как бродячим собакам, потому что

нам не на что купить угля, который мы же сами добываем в этих проклятущих шахтах!..

Оратора тут же поддержал дружный рёв нескольких дюжин глоток. Вверх взлетели сжатые кулаки, транспаранты пришли в новое движение.

— Это правда!

— Наши дети голодают!

— Поверьте нам!

— Станьте на наше место!

— Долой парламент!

Элен потрясённо смотрела на высокого человека, мнущего в натруженных руках испачканный углем подшлемник. То, что он сказал, не вписывалось ни в какие рамки. Она отказывалась верить этим словам. Не может такого быть, просто не может! Они все живут в хорошей стране, где соблюдаются одни на всех законы, где правительство заботится о своих гражданах, где… У Элен на глазах навернулись слёзы. Её обуяло пронзительное чувство чудовищной несправедливости. Чувство жалости и обиды. Девушке показалось, что её предали, что всю жизнь от неё скрывали истину и вот сейчас, на готовой превратиться в зону боевых действий Яблочной улице она прозрела, услышав жуткую, страшную по своей сути правду.

— Вы не поднимите против нас ружья, — с отчаянной смелостью выкрикнул Стивенс. — Мы всего лишь хотим справедливости. Мы хотим, чтобы нас услышали!..

Элен повернула голову в сторону Хоукинса. Зрение девушки, словно повинуясь божественному провидению, обострилось до предела. Ей казалось, что она видит даже купные бисеринки пота, выступившие на пухлощёком лице полицейского начальника. Инспектор, на миг смежив глаза, что-то беззвучно прошептал, и поднёс к задрожавшим губам рупор. На миг его голос дрогнул:

— Я повтр… Повторяю в последний раз! Я ПРОШУ вас, разойдитесь. Я не могу… Не могу решить ваши проблемы, и я не вправе обсуждать…

— А ОНИ в праве гнобить свой трудовой народ? — перебил полисмена Стивенс, с яростью выплёвывая слова через обескровленные губы. — ОНИ вправе заставлять наши семьи голодать? Что ВЫ знаете о голоде, старший инспектор?..

— Разойдитесь, глупцы…

Последнюю фразу Хоукинса, произнесённую безжизненным обречённым голосом, никто не расслышал. Он успел опустить рупор. Бессильно махнув рукой, старший инспектор на негнущихся ногах проследовал за один из перегораживающих проезжую часть мостовой паровой дилижанс. Высокая синяя будка с затемнёнными стеклами и знаком правосудия на дверце скрыла его. Элен, наконец, обрела способность двигаться. Она отклеилась от фонарного столба и меееедленно попятилась назад. Самое поразительно заключалось в том, что на неё по-прежнему никто не обращал никакого внимания. Словно её тут и не было, словно она была бесплотным призраком. Ей никто не видел и не слышал. Когда сталкиваются две непреодолимые силы, маленькие люди вроде неё, оказавшиеся не в то время и не в том месте, исчезают в водовороте вскипевших страстей. Перемалываются словно зёрнышко мельничными жерновами.

Ни Элен, ни Стивенс, всё ещё с робкой надеждой смотрящий на затянутых в синие и малиновые мундиры служивых, никто из затихших горняков не услышал, кто отдал приказ. Но последствия его тут же проявились во всей своей ужасающей красе.

Негромко пыхтящий в воздухе дирижабль вздрогнул, с жужжанием заработали приводные шестерёнчатые механизмы, дуло безоткатного орудия угрожающе задвигалось, нацеливаясь на чумазую толпу шахтёров. В небо взвились изумлённые вопли и проклятия, когда некоторые из рабочих поняли, чем всем им грозит чёрное как ночь и бездушное как смерть жерло безоткатной пушки.