Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2)
Шрифт:
– О, ради всего дрянного, - восклицает Кейн.
– Теперь они удвоят усилия.
– Но мы видим лучше.
– Э, ну... хорошо. Я вижу лучше. Не впутывайся.
– Так зачем вообще жаловался?
– Видишь, с чем приходится иметь дело каждый день?
– Он поводит рукой.
– Она? Это Ангвасса Хлейлок, ни дать ни взять.
Она кивает.
– Император.
Он кивает в ответ.
– Владыка Битв.
Кейн моргает.
– Ты его знаешь?
– Мог бы вспомнить, сколь сильна моя прозорливость.
– Чертовски уверен, мог бы. Что там у тебя за проблема
– Она из тех, в которые тебе не нужно лезть.
– Точно. Но кто-то, знаешь, завел культ смерти и поклоняется не мне? Я оскорблен. Думаю, мои чувства ранены.
– Ты тоже при делах, - сурово отвечает Крис.
– Это культ Берна.
– За член тянешь? Как вы их зовете, бернята?
– Берниты. И это не шутка. Приносимых в жертву Берну насилуют группой и пытают до смерти.
– Иисусе Христе.
– Он выглядит полным отвращения.
– Так что, я для них слишком слаб? Я, начинавший войны и убивавший богов, стал недостаточно отмороженным?
Дункан смотрит вверх, на человека, похожего на сына, и понимает - его чувства действительно ранены. Гордость его питается такими странными истоками...
– Хэри, мы всё решим, ладно? Не уделяй этому малейшей мысли.
– Если передумаешь, только скажи слово. Когда угодно. И где угодно. Я весь твой.
– Надеюсь, мы управимся без лишних... катастроф.
– Эй, Анхана не моя вина...
– Анхана?
– спрашивает Дункан.
– Что случилось в Анхане? Или с Анханой?
Хэри и Крис одинаково смотрят на него и говоря в унисон: - Сложное дело.
– Я спросил лишь потому, что стараюсь... безуспешно, вообразить событие столь чудовищное, что даже Кейн отказывается от виновности...
– Ага, забавно. Заткнись.
– Он оборачивается к Крису.
– Слушай, знаю, ты занят, типа правишь империей и всё такое. Но мне нужно от тебя кое-что.
– Если это в моей власти и не нарушает обязательства перед Империей и Домом.
– У нас проблемы побольше бернят.
– Бернитов.
– Я должен показать кое-что, чего никогда не было.
– Прости?
– Это прошлое, но не наше прошлое. Еще нет. Суть в том, что мы можем сделать его нашим.
– Хочешь изменить прошлое? Как при Вмешательстве? Ты же из Монастырей - как ты можешь хотя бы обдумывать это безумие?
– Главный предохранитель-против-обдумывания-безумия в моем движке сгорел очень давно. И не будет преувеличением сказать, что от этого зависит выживание вселенной.
– От того, что ты сделаешь, или если тебя остановить?
– Слушай, мы оба знаем: иногда я прыгаю в говно, не проверив заранее все углы атаки и зоны обстрела.
– Иногда?
– Но ты совсем другой. А дело может кончиться вовлечением именно тебя. Хочу знать, не против ли ты?
– Напомнить, что случается, когда тебе удается втянуть меня в свои игры?
– Это и хочу показать. Что случится, если я втяну тебя.
– Если.
– Ага. Всё предварительно. Условно.
– Он смотрит вниз, на Дункана.
– Всё, что я показывал тебе, тоже условно. Всё можно смести одним движением чьих-то
Крис еще сомневается.
– Так что же такое это твое "всё"?
– Что, если, - отвечает Кейн мягко, - ты смог бы забрать назад самое худшее, что сделал?
Вчера для Завтра:
Эльфийский прострел
"Очевидно, мне следовало потратить минутку и все обдумать"
Бармен из перворожденных, в волосах лака больше, чем на экстравагантно длинных, синевато-жемчужных ногтях. Волосы простерлись тремя нелепейшими платиновыми волнами, будто два крыла и жесткий хвост иноземной птицы. Черные жемчужины усеивают нижнюю губу: пирсинг, создающий вполне годную иллюзию, будто это глаза, а острый подбородок - клюв. Щеки полупрозрачны, как у давно пристрастившегося к лакриматису, а руки почти не дрожат - он еще вполне в силе. Глаза цвета нержавейки, в них лишь профессиональная приветливость и столь же профессиональная сдержанность - весьма впечатляет, учитывая многослойную дорожную грязь на моей одежде и столь же богатую походную вонь.
Я бросаю на стойку блестящий ройял.
– Бренди. Тиннаранское, если найдется. Срок выдержки не важен.
Бармен явно выглядит обиженным. Профессиональная улыбка всё шире, я вижу зубы. Для фея это не дружеская улыбка. Пожалуй, не надо было говорить "если найдется".
Он выуживает непримечательного вид кувшинчик откуда-то из места поблизости паха, оборачивается к зеркалу, ища снифтер.
– Господин предпочитает пропаренное стекло?
– Да на хрен. И снифтеры оставь туристам, - отвечаю я.
– Сойдет кордиал. Или, знаете ли, пони.
– Последнее название кажется мне смутно смешным, но вряд ли здесь поймут.
Его лицо становится не таким срано-высокомерным. Фей вынимает высокий узкий бокал пони из шелкового мешочка и наполняет бренди. Смотрит с ожиданием, как я пью. Хорошее. Реально хорошее; единственное, что в нем нехорошо - это не скотч. Он вполне ясно читает меня, понимая, что я доволен, и делает жест левой рукой. Ройял исчезает со стойки, оказываясь в правой. Вот для чего он не стрижет ногти...
– Спасибо. Сдачу оставь себе.
Перистая, почти белая бровь взлетает на очередной миллиметр.
– Сдачу, сир?
Я ухитряюсь не подавиться.
– Господин сказал, что срок выдержки не имеет...
– Да уж. В моих родных краях это значит, что мне дадут самое дерьмовое пойло.
– А. Извините за недопонимание.
– Золотая монета мерцает, вновь оказываясь на стойке.
– Позвольте выразить сожаления, купив вам бренди за счет заведения, сир.
– Эй, не трудись. Я лишь хотел оставить хорошие чаевые.
– Отличные чаевые. Труженик в Анхане заработает два ройяла в месяц, если найдет удачное место. Но лицо бармена снова застывает. Опять я его оскорбил!