Закон оружия
Шрифт:
Мы уже заняли почти целый квартал на своем правом фланге. На левом несколько кварталов захватили и прочно закрепились «витязи» – отчаянные по молодости ребята. Эту ночь спали короткими урывками, все предчувствовали: предстоит решающий бой. Я набил «разгрузку» магазинами, предварительно до упора затолкав в них патроны, в карманы сунул ручные гранаты. Ночь была как ночь: самолеты развешивали осветительные гирлянды, мы постреливали для острастки, со стороны духов отвечали, но уже не так дружно, как раньше. На дороге не прекращалось движение: прибывали новые колонны с боеприпасами, продовольствием. Наконец-то тыловики развернулись. Дошел слух, что на подкрепление приехала батарея «град». Это известие не столько обрадовало, сколько заставило призадуматься: у реактивной установки широкая натура – шарахнет, всем достанется. Наиболее практичные стали зарываться глубже в землю. В развалинах домов скрываться никто не отваживался. Около часа ночи со стороны Советского началась отчаянная пальба, небо расцвело трассерами, вспышками, что-то горело.
– Технику подожгли, – негромко произнес Саня Иванов.
Позже мы узнали, что около сотни боевиков пытались прорваться на помощь Раззаеву, сожгли бронетранспортер, но напоролись на минные поля и были рассеяны.
Под утро ненадолго затихло, а с рассветом, как обычно, вышли на работу вертолеты. Они украшали небо черными дымами из-под своих хвостов, опять с оглушительным треском рвалось все вокруг, летели огненные иглы, а нам хотелось, чтобы они отработали побыстрей и желательно поточней.
Недалеко от меня в окопе сидел Байбаков, он ругал свою полудохлую радиостанцию, у которой аккумулятор садился очень быстро, поглядывал на небо и вместе со всеми залегал в окопе, когда вертушки делали новый заход.
«Москва-1 – Молнии-2! – затрещала радиостанция. – Как наш фейерверк?» – «Из-за дымов не видно!» – послышался ответ.
Как только вертолеты ушли, по рации поступила команда «пурга-555». Это был приказ на штурм. Байбаков переменился в лице, что-то клокотало у него в голове, может, несогласие с поспешностью, но дело войны не ждет промедлений.
– Первое отделение, на рубеж ближних домов – водокачка, перебежками – вперед!
Бабай, еще более потемневший, в щетине до самых глаз, мотнул головой, стал выкрикивать фамилии и уточнять для каждого задачу. Так они и пошли – половина с одной стороны улицы, другая через развалы забора – с другой. Им бы еще чуть-чуть огонька крупного калибра для поддержки… Но пушек и танков за спиной не было, только свои ребята.
Неожиданно резко застучал пулемет, так пронзительно, что, наверное, каждый из нас почувствовал кожей его раскаленную губительную силу. Собровец, который перебежками шел впереди, вдруг резко взмахнул руками и плашмя упал.
– Петька! – крикнул сидевший рядом Иванов. Он рванулся наверх, но Байбаков сдернул его вниз.
– Сиди!
К раненому подскочили двое, волоком вытащили из-под огня под стены дома.
Радиостанция выплескивала динамику боя.
«Правее кошар снайпер работает, там рядом глинобитный сарай… Проходите по арыку. Москва-2, говорите, где в районе кошары? БМП не проходит… Москва-3, нужна бээмпэшка, у нас двое раненых… Соседу справа не стрелять, будут получать в ответ!»
Я заметил, где засел духовский пулеметчик. Под крышей почерневшего от копоти здания метрах в ста пятидесяти виднелось темное пятно – что-то вроде проема окна. Он сидел в глубине чердака, и увидеть его было очень трудно. Я взял две «мухи», повернулся к командиру:
– Я попытаюсь обойти этого щегла справа.
Байбаков не успел ответить, как вклинился Иванов:
– Вдвоем пойдем. Не возражаешь, командир?
Байбаков глянул на нас хмуро, сомнения разбирали его.
– Ладно. Осторожней только. Не торопитесь…
Иванов тоже взял две «трубы», потеснил меня, вышел вперед. Мы пошли по духовскому окопу, который заняли вчера. Саня обернулся, показал жестом по горлу:
– Уже вот так достали, ублюдки! Развели с ними канитель… Кишки всем выпустить, с дерьмом перемешать…
Окоп упирался в каменный забор. Подкоп под ним был засыпан. Я точно помнил, что траншея продолжалась дальше вправо, разветвлялась, вела в глубь села. Мы поползли вдоль забора, тут началась жесткая пальба, будто десяток молотилок заработали одновременно, головы не поднять. Рухнули в какую-то канаву. Рядом валялся стеклянноглазый бородач. Он отстрелялся. Пригибаясь, мы рванулись вперед, хотя уже начали сомневаться в направлении. Я успел срезать выскочившего из-за поворота духа. Он, кажется, успел узнать меня и, умирая, раскаивался в своей нерасторопности. Иванов выстрелил «мухой» в окно ближайшего дома, мы перебежали по очереди открытое пространство, спрыгнули в какую-то яму. Она была завалена полузасыпанными трупами. Соседство не понравилось, мы выскочили наружу так же резво, как и заскочили. Потом я запустил гранату в кусты возле разрушенной стены. Я помнил, что там тоже были окопы. Теперь нам нужно было пройти квартал вперед и идти влево, чтобы выйти к духовскому пулемету.
Все это время в моей голове стучала метрономом одна и та же дурацкая фраза: «Я вам покажу, суки!» Она поддерживала меня. Много позже Иванов сказал, что в те часы в его голове крутилось: «Ну, держитесь, б…!»
Но пока мы общались больше жестами, междометиями и короткими, как щелчки кнута, фразами:
– Слева смотри, башка торчит!
И мы одновременно с двух точек выскакивали и стреляли по цели.
Хорошо, что духи отрыли окопы. Бруствер кипел вокруг нас от прицельных очередей, мы уходили, прежде чем нас забрасывали из окон домов гранатами. Боевики уже не рисковали сидеть в траншеях: слишком сузилось кольцо окружения, автоматические гранатометы сыпали навесом аккуратные черные цилиндрики, с неба также со свистом падали мины, они жутко раздирали воздух, вырывали целые клочья инженерных сооружений, вместе с обороняющимися разбрасывая их во все стороны.
Какофония войны имеет порядок для побеждающих. Для проигрывающих грохот боя – гиблый хаос.
Хорошо, что наши чуть приутихли. Мы спрятались в развалинах дома, осмотрелись. Впереди открытое место, мы хорошо видели тот проклятый дом, где засел духовский пулеметчик. Но нам было трудно достать его, потому что мы находились как раз наискосок, а пройти ближе, чтобы увеличить угол стрельбы, значило попасть под его огонь. Иванов предложил совсем безумный план: зайти в тыл дома и грохнуть духа внутри.
– Там же боевиков, как грязи! Тебе не кажется странным, что ты до сих пор жив?
– Кажется! – Иванов давно оглох, я заткнул ему рот ладонью.
Он уже тронулся, дернулся, мозг поплыл, вместе с крышей.
– Я не могу уже что-то… Я должен их убивать! Канители кончились, давить, как крыс! Иначе они придут еще, еще будет больница, для детей, больных старух… Они же ублюдки…
Сашка, пошатываясь, побежал к дому, я нагнал, повалил его. Тотчас с двух или трех точек нас стали поливать огнем. Мы очухались в канаве с водой и грязью пополам. Пульки свистели жгучими кавказскими соловьями, но здесь, в окопе, было пока неплохо. И не беда, что промокли, как свиньи, извозюкались, впрочем, грязнее быть не могли – это противоречило бы закону всемирного тяготения. Лишняя грязь всегда отваливается. Рядом со мной в канаве рыдал Сашка. Это он так злобствовал. Кто-то из духов подполз ближе и стал требовать, чтоб мы сдавались. Я бросил ему гранату. Больше с нами не заговаривали.