Закон оружия
Шрифт:
Утром я, рожденный заново, долго валялся, потом встал, с безразличием пересчитал оставшиеся деньги. На обратный рейс не хватало, выходило как раз на пару дней в гостинице и приличный ужин. «Как там эта мерзкая девчонка?» Я не почувствовал ненависти к раненой девушке, а только к себе – потому как стал заурядным предателем. Ребята не простили бы такой подлости. Я успокаивал себя: ведь никогда не воевал и не буду воевать с женщинами. Даже с такими, как эта гнусная дрянь с поразительно невинными и красивыми глазами…
Вдруг
Но спокойно отдыхать уже не мог, встал и, как зомбированный, поплелся на местный рынок, купил там серенький платок, пошел в больницу. Куртку я свою отмыл, остались, правда, небольшие разводики. Меня не хотели пускать, но я прикрикнул – и это подействовало. Они, конечно, помнили, как я ввалился в грязной камуфляжной форме. Я выложил перед Машей три банки сока, яблоки и платок. Она поблагодарила, едва разжав губы, молча надела платок и отвернулась к стенке.
Я понял, что аудиенция закончена.
Спасибо и на этом. Обезьянка гордая… Из-за нее я не смог вылететь вместе с московскими собровцами, они сейчас отмокают на квартирах, все спецназы снялись, разлетелись по городам к своим привычно осточертевшим организованным преступникам. Над мертвым селом даже вороны не каркают, остались лишь бригады следователей.
Раззаев объявился в воюющих горных районах и успел дать телеинтервью. Я видел эти кадры: он явно хорохорится, но глаза отмороженные, видно, что давно на пределе, наделал кучу ошибок, подбил людей на авантюру, попал в ловушку, угробил лучших боевиков, смертельно поссорился с братьями мусульманами и к тому же умудрился остаться живым. Такое не прощается.
На последние деньги я позвонил в Москву. Сидоренко, услышав мой голос, пустился в пляс, я это понял по прерывистому дыханию и неясным эмоциональным междометиям. Честное слово, приятно, когда тебя ждут, с таким восторгом ловят каждое слово. А ведь с Владимиром Михайловичем мы знакомы-то без году неделя. Я кратко обрисовал ситуацию, не вдаваясь в подробности, сказал, что нужны деньги на два авиабилета, объяснив, что со мной девушка-беженка, бывшая в заложницах. Сообщение о девушке вызвало еще больший восторг.
– А красивая?
– Очень…
– Молодец, гусар, вези ее в Москву. Одобряю, это главный трофей!
О репортажах и прочей канители он даже не спросил.
Деньги я получил телеграфным переводом.
На следующий день снова пришел в больницу. Мария уже свободно передвигалась, столкнулся с ней в коридоре. Я тут же сообщил свое решение: увезти ее в Москву, потому что здесь оставаться было опасно.
Она остановилась, опустила глаза, выдержала долгую паузу. Я ожидал услышать все, что угодно.
– Я в таком виде! – произнесла она.
Только не хватало сейчас выслушивать страдания по поводу гадкого больничного халата.
– В морге будешь кокетничать! – прошептал ей на ухо. – Тебя узнают и тут же пустят кровь. Из больницы не выйдешь, тебя всю на донорскую кровь пустят. Идиотка…
– Почему ты помогаешь мне? После того, что было…
– Ты мне расскажешь о своих подвигах, а я напишу материал.
– А если я откажусь?
– Будешь то же самое рассказывать следователю. А еще лучше – я отдам тебя собровцам. Даю тебе честное слово, что поступлю именно так. Ты заслужила этого…
Я долго занимался однообразным делом: воевал или мстил, что, впрочем, через определенное время становится одним и тем же. Я утешал себя общими идеями человеколюбия, тем, что никогда не воевал с женщинами, что надо остановиться и стать, так сказать, милосердным к поверженному врагу.
Кажется, объяснение найдено. А еще я сказал Марии:
– Хочу на тебе жениться.
Она фыркнула, но я сразу заметил ее растерянность. Оказывается, лихая боевичка имела способность краснеть, как приласканное поросячье ухо.
– Прямо так сразу?
– Чего растерялась, обрадовалась: счастье привалило? – нахально спросил я, чувствуя себя хозяином положения.
– И когда едем? – поинтересовалась она деловито с премилым западенским акцентом.
– Як тильки, так зразу! – продемонстрировал я знание языка. – Одевайся…
– У меня вытащили все деньги, – пожаловалась она.
– Я не брал.
– Я и не говорю, что это ты…
Прихрамывая, она скрылась в палате, по-военному быстро собралась, вышла в мятых джинсах и темно-зеленом китайском пуховике, который уже успела хорошо почистить. Платок на голове придавал ей простоватый вид.
– Вещей нет?
Она отрицательно покачала головой. У входа встретились с толстой рыжеволосой санитаркой.
– Уезжаешь? – спросила она девушку. – Халат не забыла оставить?
– На кровати… Спасибо вам за все.
– Справный у тебя жених. Держись за него! – сказала санитарка грудным голосом, бюст ее заколыхался, как буйки на волнах.
«Сильная женщина!» – подумал я и решил, что у нее наверняка есть муж или просто мужчина, который крепко держится за нее в бурном житейском море. Как за буйки.
В аэропорту Махачкалы мы неожиданно встретились с Удавом-Серегой. Каждый из нас отреагировал по-своему: я приветственно махнул рукой, Мария вздрогнула и опустила голову, Удав же круто развернулся и «почесал» в противоположном направлении.
– Серега! – окликнул я его, но он лишь прибавил шагу.
– На что он тебе? – крикнула Мария мне в спину и даже пыталась поймать за руку, как бдящая супруга.
Я пустился в погоню, ловко маневрируя в толпе, будто лыжник-слаломист, Удав же шел напролом, как таежный бульдозер. За винным киоском я нагнал его.