Закон подлости гласит...
Шрифт:
Все пространство заполонил едкий дым. Я разбила огромную супницу, из которой вылетела пиала… Я бросилась к ней, подняла ее, слушая страшные крики на втором этаже.
Том посмотрел на пиалу и бросился наверх, спасать Джеральда. Я не стала его удерживать, понимая, что Джеральду помощь нужна сейчас, как никогда.
— Марко… Послушай меня внимательно, заюшка… Я прошу тебя… Отнеси эту пиалу в соседний дом… Я умоляю тебя… У тебя получится… Отдай ее Альберту… Я прошу тебя… — шептала я, кашляя от дыма и приглаживая его волосы. Окно на кухне разбил камень. — Марко… От этого зависит все… У тебя все получиться… Спаси Альберта…
Марко встал, схватил пиалу, прижав ее к груди. Мы с ним выбежали в коридор. Из стены появилась бабка с ножом в руках. С ножа стекала кровь. Я заслонила собой Марко, который боялся призрака до судорог.
— Марко, дальше по коридору есть окно. Оно забито досками… Давай… Я в тебя верю… Я попробую выиграть тебе время… — прошептала я, понимая, что бросить мальчишку наедине со спятившим призраком, я не смогу. — Давай, Марко… Давай… Скажи Альберту, что я люблю его…
Марко бросился по коридору, унося пиалу.
— Тварь… Позор семьи… — шептала бабка, двигаясь на меня. — Беспутная девка…
— Пощади меня! — ответила я, пятясь к входной двери и слушая, как кто-то выламывает доски. На втором этаже, отрезанном от меня огнем, я слышала стоны.
— Я готова просить прощения на коленях… Я раскаюсь…. Да, бабушка, я была не права… И я сожалею…
Бабка опустила нож, посмотрела на меня.
— Сожалеешь? Это хорошо… Но я тебя всегда учила, Анабель, что позор семьи смывается кровью… — произнесла бабка. — Я же тебя предупреждала… Сколько раз я тебе говорила… Все твое детство тебе твердила… Как твои непутевые родители умерли, так я тебе каждый день повторяла…
Я нашарила ручку двери и в тот момент, когда нож устремился ко мне в грудь, я успела открыть дверь и вывалиться на улицу. Я почувствовала, как меня хватают, заламывают руки. Я пыталась откашляться от дыма, глядя, как мой дом начинает обрушиваться. Огонь плясал на крыше, вырывался из разбитых окон второго этажа. Я переживала за Тома, Джеральда и Марко. Но сердце болело за Альберта… Я посмотрела на его молчаливый дом — крепость, которая судя по следам боя, не сдалась. Кто-то из дома Альберта выбежал на улицу. Несколько инквизиторов в черном попытались отбить меня у горожан, бросая в толпу заклинания. Но огромная толпа, поглотила меня, словно хтоническое чудовище. Мой дом рухнул окончательно, поднимая вверх сноп искр.
Я не видела, чем закончился бой, молясь, чтобы Марко успел… Меня волокли по земле, пиная ногами. Иногда я успевала прикрывать лицо, от ударов. Кто-то больно дернул меня за волосы, ставя на ноги. Я попыталась вырваться, но вырываться было некуда. Вокруг меня были искривленные ненавистью лица. Белые плащи, белые маски, снова лица… Кто-то выкрутил мне руку, мне в лицо плюнула какая-то женщина, а на моих запястьях сомкнулись наручники.
— Смерть магам! — крикнул кто-то мне на ухо. А я почувствовала болезненный толчок в плечо, от которого покачнулась и упала под ноги какому-то инквизитору в белом.
Меня тащили сквозь весь город. Потом к нам присоединилась еще одна немногочисленная группа, волоча по земле окровавленного подростка. Он был без сознания. Крики вокруг сливались в единый протяжный вой. Перед глазами все плыло. Из носа что-то текло. Я вытерла нос рукавом, и увидела кровь размазанную по манжете и руке.
«Группа крови на рукаве… Мой порядковый номер на рукаве…Пожелай мне удачи в бою…» — прошептал демон, сжимая ангела так крепко, словно боялся потерять. Ангел обнимала его, прижимаясь к нему. «Мне остаться в этом дерьме…!» — прошептала я, разбитыми губами, так и не вспомнив, что там было дальше.
Мне хотелось упасть на землю, закрыть глаза и уши, убеждая себя, что это — не со мной, что это — сон… Недалеко от меня тащили девушку, которая сопротивлялась так, что даже мне стало страшно. Она обожгла заклинанием ближайшего инквизитора, глядя на него, как затравленный зверь. За это ее схватили за волосы, и ударили в лицо так, что она обмякла, падая, как подкошенная на брусчатку.
Нас притащили на площадь перед полыхающей Академией.
Я стояла из последних сил, глядя, как из Академии вытаскивают мебель, ломают ее и бросают в кучу.
«Откуда дровишки?» — спросил демон, глядя с ужасом. — «С пожара, вестимо…». Ангел рыдала, задыхалась, пытаясь справиться с ужасом.
Вместо одного шеста было целых три. Два из них были заняты. Один только разгорался, обрисовывая сквозь пламя человеческий силуэт, второй уже догорал. Не хочу туда смотреть…
«Свободная касса!» — сглотнула я, глядя как к пустому столбу стаскивают доски, оставшиеся от шкафов и парт, как бросают туда ворох каких-то бумаг и папок.
Нас, исполняющих обязанности шашлыка, поставили в очередь мариноваться и взяли под охрану.
— Она! — заорал кто-то тыкая в меня пальцем. Закон подлости, однако. Почему в госучереждениях очередь до меня не доходит, а как на костер, так сразу без очереди?
Меня вытянули из толпы. Демон посмотрел на аутодафе. Каждый мой неуверенный шаг, каждое биение сердца, каждый вздох — сопровождались животным, липким страхом перед смертью.
Демон закрыл глаза, а потом медленно упал на колени перед ангелом.
«Прости меня, прости… Я ничего не могу сделать… Я… я… я в первый раз чувствую себя бесполезным… Прости меня, любимая… Я хотя бы смог защитить тебя… Я умру, а ты останешься жить… Я так хочу, чтобы ты жила… Не умирай, пожалуйста… Живи…» — прошептал он, цепляясь за ее белоснежные одежды. Ангел присела рядом, обняла его, поцеловала в губы, а потом обернула своими белыми крыльями, прижав его голову к своей груди. «Я тебя не брошу, любимый… Я буду с тобой до конца…» — прошептала она.
Я вскинула голову, чувствуя, как по щекам текут слезы. Меня втащили по перевернутой парте на самый верх кучи, отстегнули наручник. Я попыталась вывернуться, пнуть инквизицию, но мои руки сжимали до боли. Наручник снова застегнулся, приковывая меня к шесту. Какой-то мужчина, лицо которого показалось мне отдаленно знакомым и напоминало лицо продавца из магазина, в котором я постоянно отоваривалась печеньем, свалил из какого-то ящика разбитого стола стопку мятых газет мне под ноги. «Горькая правда». А правильней назвать «Ирония судьбы или с легким дымом»!