Закон подлости гласит...
Шрифт:
— А вот на этом месте даже я уснул, — заметил Джеральд, зевая и морща веснушчатый нос. Бедный Джеральд ходит на все «выступления» Тома, в качестве моральной поддержки. — Я держался до последнего… Вокруг все уже спали, а я стойко слушал… Не даром студенты за глаза называют Томаса — Нудотик.
— Ка-а-ак? — возмутился Том, прокашлявшись. — Почему ты мне раньше не говорил?
— Я думал, ты знаешь и уже давно смирился… — вздохнул Джеральд, усмехаясь. — Да ладно! Это еще нормальная кличка! Это намного лучше Соплемета, Мозгожуя и Книгогрыза.
— А Соплемет — это Финч, что ли? — поинтересовался Томас, заметно утешаясь «милосердием» благодарных студентов. — Это когда он начинает злиться, у него слюни во все стороны летят? И то, что он сморкается постоянно, когда нервничает?
— Угадал! — оживился Джеральд. — Ладно, мы пошли… Там еще разбирать и разбирать завалы. Помнится, когда учился, думал, как здорово, было бы, если бы Академия сгорела… Занятия бы отменили…
По просьбе Альберта я уже неделю сидела дома и откровенно скучала. От шила отлегло, поэтому душа просила работы. Письма от редактора не приходили, поэтому я решила, что уволена «задним числом». С одной стороны меня это огорчило, а с другой стороны я понимаю, что сейчас не до свежей прессы.
Альберт вошел в комнату так, словно шел убивать. Он снял маску и плащ. Я напряглась. Альберт посмотрел на меня, а потом попросил встать. Я пожала плечами и встала с кресла.
— Расставь руки, — сглотнул Альберт. Господи, что могло взволновать и возмутить моего любимого «прокурора»?
— Зачем? — удивилась я. — Ладно, расставила. Я бы тебя и так обняла. Или это моя вина? Вот такой ширины? Или ты решил мне что-то подарить?
Судя по тому, как мне приходится держать руки, мне хотят подарить шкаф. С подарками у нас тяжело… Не в плане, что мне их не дарят. Альберт потребовал написать список подарков, которые я хотела бы получить. Ему, видите ли, так проще делать сюрпризы. Я принципиально ничего писать не стала, но пообещала радоваться любому подарку, как ребенок. И вот уже радуюсь криминальному кодексу, административному кодеку, трем одинаковым золотым брошкам, подаренным в один заход и дорогой, красивой, но абсолютно неудобной ручке. Подарочная логика Альберта способна убить кого угодно. Но в отличие от других мужчин, он подходит к выбору подарка со всей серьезностью, что меня веселит неимоверно. Однажды я спросила Альберта, почему он не дарит цветы? На меня посмотрели таким взглядом, словно я случайно кого-то убила, а следы замести не успела. «Лезть под покровом ночи на клумбу и рвать цветы?» — услышала я в ответ. «А как же магазины? Там же продают цветы!» — возразила я. «То есть я должен заплатить за то, что кто-то ночью вместо меня полез на городскую клумбу и совершил административное правонарушение? Я шесть лет с этим воюю!» — услышала я ответ, понимая, что за руку пока еще никого не поймали, но идентичность букета на витрине и растительности ближайшей клумбы давно уже смущает моего «прокурора». «А я думала, они сами выращивают…» — вздохнула я. Правда, позавчера мне Альберт принес мне цветок. В горшке. Что-то мелкое и непонятное из серии «вырастет, само определиться». Зато к цветку прилагались детальные и дотошные инструкции по уходу. Обеспечить уход цветка из жизни — для меня плевое дело!
— Шире, пожалуйста, — вздохнул Альберт, закусывая губу и выводя меня из состояния приятной задумчивости. На груди у Альберта под одеждой, застегнутой на все пуговицы, висит моя золотая цепочка с буквой «А». Об этом никто не знает. И я млею от мысли о нашем маленьком секрете.
— Ну? Расставила? — я, если честно, немного не понимаю, что он имеет в виду. — И долго мне еще так стоять?
«Поставьте ноги на ширину плеч, расставьте руки! Начинаем утреннюю зарядку для тех, кто нас смотрит вечером!» — вздохнул Опыт Всей Жизни, нежно поглаживая живот Любви Всей Жизни.
— Ладно, опускай. Одевайся и иди за мной, — вздохнул Альберт, ведя меня за руку на улицу. Если честно, то у меня не было горячего желания выходить на улицу лишний раз. Мне не хотелось смотреть на лица тех, кто еще недавно пригласил меня на шашлыки. Я шла в сопровождении инквизиции, оглядываясь по сторонам. Магазин сладостей был закрыт. Неподалеку от витрины стояла женщина в черном и несколько человек, снимающих вывеску. Мы поравнялись с ними, а я взглянула на лицо женщины. Жена продавца. При виде меня она опустила голову, делая вид, что очень занята рассматриванием пыли на подоконнике витрины… Я вопросительно посмотрела на Альберта. Он ответил мне холодным взглядом. Альберт не умеет не только выбирать подарки, но и прощать.
Миновав несколько секторалей, мы вышли к Академии, все еще сохранившей на стенах следы пожара. Я сглотнула, глядя на новую брусчатку и на ухоженные клумбы, засаженные цветами, на месте костров. Шаг замедлялся, я стала отставать, чувствуя приступ дурноты… Вот на этом самом месте я лежала, закрывая голову руками, а вот здесь лежала девушка-маг… А здесь стоял Альберт… А вот тут валялась окровавленная маска… Я точно помню…
— Остановиться! — приказал Альберт патрулю, подходя ко мне и осторожно проводя рукой по моему лицу. А вот здесь лежало тело белого инквизитора…
— Посмотри на меня… — услышала я голос. — Посмотри на меня, пожалуйста.
Я с усилием оторвалась от пейзажей, навевающих целый сонм воспоминаний, которые я вряд ли бы занесла в альбомчик «Избранное».
— Посмотри на меня, — вздохнул Альберт, беря меня за подбородок и поднимая мою голову — Смотри мне в глаза и слушай… Я не хочу, чтобы ты навсегда осталась в том дне. Не отводи глаза. Смотри на меня внимательно. Анна! Я кому говорю! Тот день прошел. Мы его пережили. Мы живем дальше. И не надо каждый раз думать о нем. Не прячь глаза. Смотри людям в глаза. Смотри пристально. И жди, когда они сами отведут взгляд. Я десять лет так делаю.
Я вздохнула и простонала, глядя в светло-карие, почти желтые глаза. «Привычка свыше нам дана. Замена счастию она!». А я-то гадала, почему он так на всех смотрит. Еще бы!.. Ой! А что это стоит перед Академией? Статуя? Это что еще за…
Прямо перед входом в Академию стояла статуя, от которой мне стало слегка дурно…
«Кхе-е-е-е!» — подавился Опыт. «Мамочки!» — простонала Любовь, закрывая глаза. «Это все ты!» — вздохнул Опыт. — «Народная Любовь!». «Что? Я — Народная? С каких это пор? Ты не путай! Я Любовь Всей Жизни!» — возмутилась Любовь.
Перед нами стояла я. В камне и в мой полный рост. С широко раздвинутыми… нет, слава богу, не ногами… Руками. Ноги были просто расставлены. «Удар! Поймала!»
— заорал Опыт, прыгая на диване в протертых штанах. Рядом стояла округлившаяся Любовь, в домашнем халате, сложив крылья с тарелкой и ложечкой. — «Ты видела, Любимая! Видела! Ничего себе! Думал, что выше ворот пройдет! Вратарь — вообще молодца!». «Включи сериал! Или мелодраму какую- нибудь!» — вздохнула Любовь, доедая содержимое тарелки.
— А…А…Альберт… — я повернула голову и так и эдак, чтобы понять, за что меня так изувечили…тьфу ты, простите, увековечили! Мой взгляд был решителен и суров, лицо было преисполнено отваги и мужества.
«Посторонним «В»!» — икнул Опыт, ведя свою Любовь на выставку современного искусства. — «Решили сэкономить на вахтерше! Слабонервным вход воспрещен! Враг не пройдет!». «Обнимашки?» — предположила Любовь, разглядывая экспонат.
— «Милости просим, ждем вас с распростертыми объятиями!». «Приходите к нам учиться, только, чур, не материться!» — предположил Опыт. «А очень хочется!» — всхлипнула я.