Закон семи
Шрифт:
— Года полтора назад ко мне пришел человек, который просил установить подлинность одной вещи. Он якобы выиграл ее в карты.
— Это был кинжал?
— Да. Тот, на котором имя Марк. Кинжал был подлинным.
— И вы не сообщили в милицию? — нахмурилась я.
— Нет, — твердо сказал старик. — Нашел ваш отец кинжалы или нет, я не знаю. То, что он обнаружил клад в Троицком монастыре, не более чем догадка. Об этом следствию сообщил мальчишка, живший в деревне, что рядом с монастырем, он целыми днями болтался на раскопках. Раскопки, как вам, должно быть,
— Но кто-то все-таки узнал…
— Может быть, мальчишка проболтался? Поймите правильно, у меня не было оснований обвинить в чем-либо этого человека, тем более через столько лет.
— Как его фамилия? — спросила я.
Старик покачал головой:
— Мы не разглашаем фамилии своих клиентов.
— Вы не назовете ее даже следователю?
— Следователю назову. А что, то старое дело опять заинтересовало прокуратуру? — спросил Глебов-старший. На это мне нечего было ответить. — Не сердитесь. — Он похлопал меня ладонью по руке. — Я просто не хочу подвергать вас возможной опасности. Да и себя тоже. Знаете, наша профессия довольна опасна, а памятуя участь двоих моих коллег… — Он покачал головой и вдруг опять улыбнулся:
— Но если вас интересует тайна кинжалов, я, пожалуй, смогу кое-чем помочь.
— Буду вам очень признательна, — сказала я.
— Тот же человек за полгода до того, как обратился ко мне по поводу кинжала, уже был моим клиентом. То есть он был им и раньше, покупал у меня кое-что, а в тот раз принес старинный документ. Спрашивал, сколько он может стоить.
— И что это было? — насторожилась я.
— Письмо какому-то монаху. Если честно, я в манускриптах совсем не разбираюсь, мой конек русская живопись девятнадцатого века. Я сказал, что если это подлинник, то место ему в музее. Чем очень его порадовал.
— Вы читали письмо?
— Зачем? Я не силен в старославянском, да и понятия не имел, кому письмо можно предложить. Опять же на рынке ходит масса поддельных документов, а я не специалист, повторяю, и удостовериться в том, что это подлинник… В общем, я отказался иметь с ним дело. Но потом узнал вот что: к Румянцеву обращались с предложением перевести некое письмо. Заметьте — перевести. И принесли ему две фотографии. Якобы документ было необходимо прочитать для какой-то научной работы.
— Кто такой Румянцев? — нахмурилась я.
— Вижу, вы не знаток нашего дела, — засмеялся Глебов. — Румянцев как раз дока по части исторических документов.
— Торгует древними книгами?
— Как же без этого?
— Где его найти?
— Ваш друг его прекрасно знает.
— Почему вы решили, что письмо имеет отношение к интересующим меня кинжалам?
— Потому что Румянцев, как и ваш отец, был просто помешан на легенде о Козьей пещере. И утверждал, что в письме разгадка той давней тайны.
— В письме Филарета настоятелю Спасо-Преображенского монастыря? — ахнула я.
— По крайней мере, Румянцев был в том уверен. Именно это письмо искал ваш отец, — после паузы закончил Глебов.
— Нам
— С каким еще Румянцевым? — нахмурился Прохоров.
— Не прикидывайтесь, вы его прекрасно знаете. Специалист по древним рукописям.
— Ах, вот как. Вынужден вас разочаровать, старик недавно перенес инсульт, беседовать с ним труд напрасный.
— Я вам не верю, — отрезала я.
— Что ж, — вздохнул он. — Если желаете убедиться, пожалуйста. Я хорошо знаком со всем семейством, нам будут рады. Сейчас позвоню.
Он достал телефон и набрал номер. Пока он разговаривал, я смотрела в окно, пытаясь понять, куда меня занесло любопытство. Я хотела узнать продолжение истории прапрадеда, а теперь вдруг столкнулась с другой загадкой: убийством отца. А оно, возможно, связано с еще одной смертью. И рядом со мной человек, которого, должно быть, те давние события очень интересуют. Правда, он не желает мне в этом признаться. Почему? Я покосилась на Марка Сергеевича, который как раз закончил разговор.
— Вы ничего не сказали мне о своем отце, — довольно робко произнесла я, злясь на себя за это.
— Что я должен был сказать? — трогаясь с места, спросил он, нахмурившись.
— Ваш отец погиб, и вы…
— И я?
— Вы пытаетесь отыскать его убийцу?
— Через двадцать лет? Романтические бредни. Если и вас посетила подобная мысль, выбросьте ее из головы. Кстати, я терпеть не мог своего отца. Что вы смотрите? Такое случается. Он скверно поступил с моей матерью. По его прихоти с двенадцати лет я жил один, далеко от дома, мать тяжело переживала это, а она во мне очень нуждалась. Она серьезно заболела, а отец сообщил мне об этом, только когда она умерла. Я даже на похоронах не был.
— Она в вас нуждалась, а вы в ней? — тихо спросила я.
— А как вы думаете? В двенадцать лет оказаться в чужой стране, совсем одному… Да я даже языка толком не знал!
— Извините, — попросила я.
Он взглянул хмуро, потом кивнул и добавил, хотя это и было излишне:
— Я его ненавидел.
Наверное, на моем лице отразились обуревавшие меня чувства. Разумеется, у него был повод недолюбливать отца, но ненавидеть.., это уж слишком. Тем более что отец погиб. Сыну следовало давно простить его. Прохоров усмехнулся, покачал головой и снизошел до того, чтобы пояснить:
— Он погиб, потому что связался с мерзавцами. Вот и все. Он ведь прекрасно знал, с кем имеет дело.
— Господи, откуда такая жестокость? — не удержалась я.
— Давайте прекратим этот разговор, тем более что мы почти приехали.
Я посмотрела в окно. Тихая улица в восточном районе города сплошь состояла из роскошных коттеджей. У одного из них мы и остановились. Ворота при нашем приближении поднялись, и мы оказались в чистеньком дворике, вымощенном разноцветной плиткой. Слева чудесная лужайка, далее беседка, где в настоящее время в кресле-качалке сидел старик, а рядом с ним женщина лет сорока.