Закон вне закона
Шрифт:
Головной машиной я настоял поставить моего открытого "козлика". За рулем - старшина Пилипюк, сзади - двое автоматчиков. Майор настоял, чтобы мы все надели броники и каски. Я спорить не стал, поскольку командовал экспедицией все-таки он, но в глубине души сомневался, что Ванины оборванцы посмеют напасть на колонну. У него еще не так много сил, да и оружия недостаточно. К тому же - что за воинство? Сброд сплошной, шпана. Какое у них уменье? Ну, безоружных порубить автоматами, ну, в своих разборках друг в друга пост релять. А настоящего
Хотя, с другой стороны, отбить пару машин с продовольствием для него заманчиво. Наверняка уже в своей берлоге лапу сосут. Да главное в этом - нельзя Ване с пустыми руками, с позорным поражением на сходняк идти, затопчут.
– Заводи!
– послышалась команда в мегафон.
Почти разом взревели моторы, синий чад поплыл над площадью. Где-то с хвоста колонны взмыла в небо ракета. Тронулись. Со ступенек грузовиков посыпались провожающие - девчонки Алевтины в основном. Лялька, обиженная, что ее не взяли в экспедицию, сердито махала из окна приемной. На тротуарах стояли ранние горожане. Отчасти встревоженные и разочарованные (привыкать стали к безопасности), отчасти привлеченные интересным зрелищем.
А посмотреть было на что. Сразу за головной машиной чапал по брусчатке узкими траками диковинный раритетный танк. В откинутом люке механика-водителя качалась голова Генки Рыжика в круглом шлеме с опущенным на лицо щитком; в башне, положив одну руку на закраину люка, а другую на ствол гранатомета, стоял довольный Сливко. За танком - вереница: грузовики бортовые, тентованные, два пикапа с деньгами, даже самосвалы для картофеля и зерна, бензозаправщик, санитарный фургон, техпомощь. Замыкала колонну БМП с двумя ручниками, гранатометом и десантом на броне.
Когда проезжали мимо Горотдела, в распахнутое окно умышленно вырвался из динамиков любимый солдатский марш "Прощание славянки". Под его берущие за душу звуки колонна сползла к мосту, прекратила движение. Командир "Беспощадного" подошел к моей машине, поставил ногу на подножку.
– Шевелятся?
– спросил я, кивая в сторону Заречья.
– Не особо. Больше демонстрируют.
– Если вдруг все-таки полезут...
– В город не пущу.
– У тебя всего двенадцать человек.
– Во-первых, полковник, - каких! Во-вторых, у меня два пулемета, пушка и гусеницы.
– Добро. Бди, Капитан.
Он вздохнул и отошел на шаг от машины.
– Я и так бдю. Вы там делом занимаетесь, а мы тут бдим. Ребята ворчат, песню сложили: "Не смеют, что ли, командиры..."
Далее - по тексту.
– Скучно?
– Скучно.
– Дать задание?
Капитан усердно закивал.
– Ведра, веревки есть?
– Два ведра есть.
– Мало, нужно еще десять. В ближайших домах попросите. С отдачей.
– И что делать?
– насторожился. Подвох почуял.
– С этого края моста воду из реки черпать
Мгновенное недоумение в глазах Капитана сменилось поочередно обидой и смущением.
– Уел, полковник. Вас понял.
– Именно потому мы там можем делом заниматься, что вы здесь зверя в норе держите. Граница должна быть на замке.
– Ладно, бывает. Счастливый путь, хорошей добычи.
– И вам - доброй охоты.
Подняли шлагбаум. Колонна тронулась, перевалила через мост, пошла главной улицей Заречья. Демонстративно ощетинившись оружием.
Совсем недавно я здесь был. А уже не узнать цветущего вчера района. Сорно на улицах, немытые стекла в домах, пожухлая листва деревьев, зачахшие газоны. Бродячие собаки появились. Ветер катает тротуарами пустые банки из-под пива и колы. Безлюдно. Только изредка в окне колыхнется штора, мелькнет настороженный взгляд охранника или сторожа. Да, братаны, обирать да грабить куда проще, чем работать. Это вы давно поняли...
Почти сразу за городом дорогу обступил лес, смыкая над ней верхушки деревьев. И с каждым километром он становился все чище, чаще и глуше.
Пилипюк, застыв за рулем, что-то проворчал сквозь зубы. Похоже, ругался неслышно.
– Ты о чем?
– спросил я, протягивая ему сигарету.
– Дожили мы с вами, товарищ полковник, - по родной земле в магазин на танках ездим.
Так ведь война. Что еще скажешь?
Дорога, казалось, сжималась с боков. Деревья подступали к ней все ближе. Иные елки совсем на обочину вышли, протянули над полотном красивые размашистые лапы. Они цепляли, скребли тенты грузовиков, неохотно отклонялись и долго потом качались. Без ветра. Над пустой дорогой. Будто сидела на ветке большая птица и, спугнутая, взлетела, толчком ее раскачав.
В лесу еще было полусумрачно. Солнце путалось где-то среди деревьев, иногда бросало в просвет длинный пронзительный луч, и он трепетной полосой дрожал на влажном от росы асфальте.
Дорога вошла в крутой поворот, еще ближе и гуще обступили ее деревья. Самая большая ель упрямо и угрожающе встала на изгибе шоссе, вплотную к покрытию.
– Заманчивое место, - угадал мои мысли Пилипюк.
– И кюветы глубокие.
И елка эта - обреченная.
– Ага, подходящее, стало быть. Заметим?
Лесной терем
– Ваня, - продышал радостно Малюта.
– Дозорный прибег. Прошла колонна.
– Большая?
– Пусть сам скажет. Позвать его?
– Зови.
Ваня спустился следом в общую залу, где за общим столом занимались трое: Семеныч чистил пистолет, Губернатор диктовал, Гоша Заречный, тая усмешку, записывал.
– Чего это он?
– спросил Ваня Семеныча, кивнув в сторону Губернатора.
– Не пил сегодня. Обращение к народу пишет. Головоломку очередную. Семеныч отложил протирку, заглянул в ствол.
– Но дальше "Дорогие горожане" никак у него не идет.