Законы отцов наших
Шрифт:
— И все же вы не сказали о деньгах, полученных вами от ПДФ, не так ли? Даже несмотря на то что к одиннадцатому сентября вам уже точно было известно — ведь вам зачитали рапорт — утверждение Хардкора, что он получил от Нила десять тысяч долларов за то, чтобы убить вас. И вы продолжали держать информацию о десяти тысячах долларов ПДФ при себе, не делясь ею ни с кем, и в первую очередь со следствием, верно?
— Но ведь этот вопрос уже закрыт, мистер Таттл.
— Так ли? Вы сказали, что сначала не видели связи, потому что Мольто и детективы
Томми заявляет протест на том основании, что защитник выходит за рамки своих полномочий и просто придирается к свидетелю. Томми делает это не из жалости к Эдгару, а главным образом из неприязни к Хоби. Наверное, было бы лучше, если бы он не перебивал Хоби, у которого сейчас проявляются типичные симптомы хронической болезни процессуальных адвокатов — переусердствование. Выполнив свою задачу, они пытаются перевыполнить ее. Теперь он хочет показать, что Эдгар не может претендовать на звание Отца года. Это еще вчера раскопал Мольто. Но даже после того как я приказываю ему перейти к другой теме, Хоби по-прежнему упорствует в своей личной неприязни.
— А разве не вы, сенатор, предложили полиции побеседовать с Нилом? Разве не вы сделали это седьмого сентября?
— Не думаю, что это была моя идея. В первой беседе я сказал, что не знал, почему Джун оказалась на Грей-стрит в моей машине, и тогда Монтегю попросил меня поразмышлять. Ну, то есть не могли бы я дедуктивным путем, или как там еще это называется, вычислить причину ее поездки туда. Я не знал, как ответить. Я сказал ему, что мой сын работает инспектором по надзору за условно-досрочно освобожденными, то есть по пробации, и у него там есть несколько подопечных. И наверное, по какой-то причине они должны были там встретиться. Что я могу сказать еще, мистер Таттл? Я лгал. Это и есть та самая паутина, о которой нас предупреждал Шекспир.
— Хорошо, сенатор, но в беседе, которая состоялась седьмого сентября, есть моменты, которые я никак не могу понять. Я несколько раз прочитал полицейские рапорты, но, похоже, вас об этом не спрашивали. Когда вы в первый раз разговаривали с Монтегю, то есть седьмого сентября, этот разговор имел место у вас дома в округе Гринвуд. Правильно?
— Правильно.
— Но я думал, что в то утро у вас была важная встреча в вашем офисе в сенате штата. Ведь именно это вы показали на прямом допросе. Что у вас возникла срочная необходимость явиться туда. Разве не по этой причине Джун отправилась вместо вас на встречу с Хардкором?
— По-моему, я сказал, что должен быть в своем офисе.
— Для чего?
Эдгар откидывается в кресле. Закрывает глаза и озабоченно хмурит брови.
— Если не ошибаюсь, было запланировано совещание. Должен признаться, мистер Таттл, этот момент не слишком хорошо отложился в моей памяти.
— Запланировано совещание? Но ведь вы не выходили из дома?
— Нет.
— А с кем вы разговаривали, сенатор? Кто должен был присутствовать на совещании?
Эдгар
— И здесь память опять подводит меня. Думаю, в последнюю минуту произошла какая-то накладка. Возможно, тех, кто должен был принимать участие в селекторном совещании, не удалось отыскать. В общем, я не могу точно вспомнить, как и почему, но совещание не состоялось.
— Никакого звонка. Никакого совещания. Никакой экстренной необходимости. Тем не менее Джун поехала на Грей-стрит. Верно? Я правильно изобразил картину?
— Слова правильные, но, боюсь, общую картину вы все-таки изобразили неверно.
— Не картину, — риторически произносит Хоби и кивает, как бы соглашаясь с поправкой. — Ладно, скажите-ка мне лучше, сенатор, вот что: ваша бывшая жена Джун Эдгар в прошлом отличалась систематическим пристрастием к алкоголю или наркотикам?
Томми, у которого нет в зале суда худшего врага, чем он сам, спрашивает, какое отношение это имеет к делу.
— Судья, я свяжу это, — отвечает Хоби.
Для адвоката, практикующего в суде, это все равно что сказать: «Чек пришлите почтой». У меня, однако, создается впечатление, что он идет на слишком большой риск, хотя это — его право. Я жестом прошу Мольто сесть.
— Я уверен, что на момент смерти она была свободна от наркозависимости. Если вы намекаете, что, поехав туда, она находилась под воздействием наркотиков или алкоголя…
— У нас есть результаты вскрытия, сенатор. Это неоспоримый факт. Я спрашиваю вас о другом: в прошлом у нее были проблемы с наркотиками или алкоголем?
— Временами.
— Наркотики?
— Когда она разводилась со вторым мужем, то да, по-моему, она пристрастилась к кокаину.
— Она проходила курс лечения?
— Да, групповую терапию. Если это так важно, то вы все найдете в ее истории болезни.
— Вот это мне и было нужно, — говорит Хоби. — Есть люди, которым известно, что в прошлом у Джун были проблемы с кокаином. — Ошеломленный Эдгар теряет дар речи. — А как же вы, сенатор? У вас когда-либо были проблемы с химической зависимостью?
— Мой отец был алкоголиком. Как вам, мистер Таттл, должно быть известно, некоторые из детей, выросших в таких семьях, избегают алкоголя.
— А наркотики?
— Судья, — говорит Томми, — это уже слишком.
— Мистер Таттл, мне придется удовлетворить протест.
Я теряюсь в догадках. Хоби поворачивается ко мне лицом, на котором изображено изумление. Он не подвергает сомнению мое решение. Дело в другом. Я удивила его своей непонятливостью. Он поправляет пиджак и обращается к Эдгару:
— Ну что ж, сенатор, тогда напрашивается следующий вывод: если кто-то хотел подбросить вам, мертвому, наркотики, это было бы чрезвычайно подозрительно, верно? Ведь если рассуждать объективно, то никто не поверил бы, что в шестьдесят шесть лет человек, никогда не пробовавший наркотиков, вдруг взял и ни с того ни с сего пристрастился к ним, не так ли?