Законы отцов наших
Шрифт:
— Вы говорите, что у меня нет выбора?
— Думай сам. Для того у тебя и голова на плечах. Если хочешь, можешь позвонить мамаше.
— А что, если я потребую адвоката?
Он ответил не сразу:
— Делай как знаешь. Ты выкладываешь свои карты, я свои. Ты вызываешь своего адвоката, я своего. Но пока тебе придется переночевать в тюрьме. Мне нечего скрывать от тебя, Майкл. Хочешь — верь, хочешь — нет. Вот такие дела. Давай шевели мозгами, и поживее.
Фраза насчет освобождения под залог, сказанная вскользь Рудольфом, навела меня на мысль о возможности позвонить родителям и попросить у них денег под залог. Затем передо мной предстала неизбежная логическая последовательность всех дальнейших событий, ведь тогда мне придется рассказать им обо всем, и не только им, но и ФБР, — и у меня душа ушла в пятки. В лихорадочных мыслях
Рудольф отвел меня в другую комнату, поменьше размером. По сравнению с той, где мы только что сидели, она имела еще более спартанский, уныло-казенный вид: белые стены и серые шкафы. Здесь, насколько я понял, у задержанных снимали отпечатки пальцев. Он достал голубую карточку и приказал мне написать свои имя и фамилию печатными буквами, а затем расписаться. По словам Рудольфа, он еще в детстве решил не иметь дела с именами, которые не мог бы прочитать. Раннее проявление простодушной и несколько примитивной логики, которой он всегда следовал. Макая кончики моих пальцев поочередно в подушечку с мастикой, он затем тискал ими в соответствующие клеточки. Один оттиск смазался, и Рудольф, скомкав карточку, выкинул ее в корзину и начал все заново. Когда мы покончили с пальцами, Рудольф намазал мастикой низ каждой ладони и сделал оттиск под всеми остальными отпечатками. Затем отвел меня в туалет, где я помыл руки, после чего мы вернулись в большую комнату к столу и уселись на свои прежние места. Рудольф принялся заполнять различные бланки. Работая, он продолжал разговаривать со мной:
— В ориентировке из Фриско говорится, что ты живешь в одном здании с главным подозреваемым. Любопытное совпадение, не так ли?
— Мало ли кто там живет. В этом доме много квартир.
— Готов побиться об заклад: ты думал, что никто не заметит. Шестьсот служащих. Уйма имен. Множество подозреваемых. Но у нас теперь есть компьютеры. А с ними все гораздо проще. Так что мы, сыщики, вовсе не такие уж тупые, как вы, ребята, думаете. — Подняв голову, он опять бросил на меня взгляд, которым старался как бы определить, удалось ли ему нанести мне укол, и надеясь при этом увидеть, как течет кровь. — Вот ведь какая штука, — сказал он. — Все вы, великие революционеры, герои, а на поверку оказываетесь вовсе не такими великими, и даже совсем не революционерами, стоит вас только запереть в камеру.
Кливленд сдался и выложил все, что знал. Вот что это означало.
Рудольф ухмыльнулся. Ухмылка получилась широкой, во весь рот. Теперь было видно, что именно ему нравилось в его работе. Покончив с бумажной рутиной, он объяснил мне суть следующего этапа. Бандероль с моими отпечатками отправят в штаб-квартиру ФБР утром, первым же самолетом. Рудольф предупредит своих коллег там заранее, по телетайпу. Если мне повезет, то дактилоскопическую экспертизу сделают еще до конца рабочего дня.
— У меня тут есть комната для гостей, Майкл, на случай если тебе вдруг захочется прикорнуть немного.
— Вы хотите сказать, что мне придется остаться здесь?
— Уж кому бы удивляться, но не тебе. Если бы ты был на моем месте, сынок, и мы бы начали наше знакомство — назовем это так — с того, что ты стал бы гоняться за мной по автостоянке, выпустил бы ты из рук перышки на моем хвосте так скоро? Думаю, вряд ли.
— Но ведь вы же сказали, что я не нахожусь под арестом.
— Послушай, Майкл. Конечно, мы можем поступить по-твоему или по-моему. Выбор, он всегда есть. Но я думал, что мы обсудим этот вопрос. Не правда ли? Так что теперь тебе пора отдохнуть. И может быть, если тебе повезет, ты отделаешься легким испугом.
Так называемая комната для гостей в действительности оказалась чуланом. Я лежал там на грубом, колючем одеяле, разостланном поверх узкой армейской койки, и чувствовал спиной каждую пружину. Мне казалось, что я безнадежно заплутался в жизни. К своему удивлению, довольно скоро я провалился в бездну глубокого и крепкого сна. Иногда мне являлся мужчина в длинном темном пальто. Я подумал, что это мог
Выйдя из чулана, я встал около стола, за которым сидела и печатала на машинке женщина лет пятидесяти. Заметив, что я в нерешительности озираюсь по сторонам, она сказала:
— Кофе вон там, если хочешь. Только возьми стакан.
Рядом с кофеварочным аппаратом стояло несколько торговых автоматов. Я купил себе сигареты, чтобы было чем занять время, и пачку печенья.
— Это ты числишься за Рудольфом?
Я оглянулся. В проходе стоял один из здешних фэбээровцев. Я только что засунул в рот почти целый кекс и потому мог лишь кивнуть в ответ.
— Он просил передать тебе, что вернется часам к пяти, когда будет ясно, что с тобой делать. Рудольф оставил тут немного денег, чтобы купить тебе что-нибудь перекусить. Гамбургер пойдет? — с доброй улыбкой произнес он.
Целый день я провел в комнате для допроса свидетелей — небольшом помещении без окна с оштукатуренными стенами. Там на подставке кремового цвета, покрытой толстым слоем пыли, стоял черно-белый телевизор с тринадцатидюймовым экраном. Один ус комнатной антенны, очевидно, отломался, и его починили, обмотав алюминиевой фольгой. От нечего делать я смотрел всякую чепуху вроде «мыльных опер», пока не нашел в туалете брошенную кем-то газету. Меня ошарашила заметка на первой странице: «Студенты Кентского университета погибли от пуль американских войск. Девять человек ранено. Национальные гвардейцы, вызванные для разгона студенческих волнений, открыли огонь по толпе невооруженных демонстрантов. Гвардейцы ссылались на то, что по ним открыли огонь из снайперской винтовки. Якобы они слышали выстрелы».
Я принялся щелкать переключателем каналов, надеясь узнать подробности трагедии. Это подлое злодеяние казалось мне куда более важным и возмутительным, чем предательство, которое совершили по отношению ко мне Эдгары. Я даже чувствовал какую-то отстраненность, словно это произошло не со мной, а с кем-то другим. Наверное, в моем подсознании всегда присутствовала возможность того, что дело примет именно такой оборот. Однако пока я был бессилен изменить что-либо в своем положении. Все, что мне оставалось, — сидеть и ждать. Вскоре я должен был узнать, куда повернет моя жизнь. С каждым проходящим часом туман в голове все больше рассеивался. Майкл и бомба. Майкл и Джун. Изощренный план, который Джун и Эдгар разработали в номере мотеля, пока я был у Хоби. Наверняка он пришел, чтобы рассказать ей о судебной повестке на имя Майкла, о том, что за ним охотится ФБР. Я не знал, получили ли они деньги моего отца. Однако трюк со мной был исполнен мастерски. Расчет оказался точным. Вряд ли на роль Майкла кто-нибудь подошел бы лучше меня. Будучи на таком крючке, я, как они справедливо полагали, вряд ли мог выдать их ФБР. У меня был только один выбор — сдать отпечатки пальцев и мучиться в ожидании разрешения шарады.
В пятичасовом выпуске теленовостей появились первые подробные репортажи с места трагедии. Америка всколыхнулась. От берега и до берега. В конгрессе зазвучали возмущенные речи насчет убийства собственных детей. Ректоры тридцати семи колледжей и университетов обратились к Никсону с призывом прекратить войну. Расследование, проведенное в Кентском университете, не подтвердило факта выстрелов из снайперской винтовки по гвардейцам. В Мэдисоне демонстрация, в которой принимало участие около трех тысяч студентов, чуть было не переросла в открытое восстание. На все это Никсон отреагировал обещанием вывести войска из Камбоджи, на что, по его словам, должно было уйти от трех до семи недель. Занятия были отменены уже более чем в восьмидесяти колледжах, и в течение следующих сорока восьми часов к ним должны были присоединиться как минимум еще двести. В телесюжете студенты ходили по домам и собирали подписи под антивоенными петициями.