Залог мира. Далекий фронт
Шрифт:
Сидя дома, Болер без конца перебирал в памяти всё виденное. Он не писал не потому, что ему нечего было сказать. Как раз наоборот: материала у него было много.
«Как же я могу писать по первым впечатлениям, не узнав страны как следует?» — размышлял Болер.
Но была и другая причина его молчания: писатель не хотел выступить перед публикой до тех пор, пока в Гамбурге не выйдет его книга.» Он больше всего дорожил своей репутацией объективного, независимого литератора. Ему казалось, что настоящая мудрость много видевшего и много испытавшего человека именно в том и заключается, чтобы избежать малейшего намёка на тенденциозность. Напиши он сейчас о Советском Союзе, который вызвал у него искреннюю симпатию, — и его совершенно объективная книга о современной Германии будет воспринята, как орудие политической борьбы.
И Болер ждал. Его перестали беспокоить просьбами. Казалось, что даже в Культурбунде о нём забыли. Жизнь стала однообразной. Писатель словно выбился из общей колеи и шёл затерянной узенькой тропинкой, в стороне от своего народа.
«Пусть только выйдет книга в Гамбурге, — думал старик, — тогда все опять заговорят о Болере. Тогда и Максу Дальгову и всем остальным снова придётся вспомнить обо мне».
В этих мыслях была доля горечи: Макс Дальгов теперь значительно реже навещал писателя. Казалось, он утратил интерес к старому Болеру. А может быть, ему просто надоели эти бесконечные разговоры о судьбах немецкой интеллигенции и её роли в современной Германии?
Подобные разговоры и в самом деле мало интересовали Макса Дальгова. Лучшие представители интеллигенции уже нашли своё вполне определённое место в жизни. Кроме того у Макса Дальгова теперь не было ни одной свободной минуты. Ему пришлось учиться так усердно, как никогда в жизни. Руководить даже такой сравнительно небольшой партийной организацией, какая существовала в Дорнау, стало невозможно без основательного знания марксистско-ленинской теории. Макс это понял и решительно взялся навёрстывать упущенное.
В городе была создана партийная школа. И ей Макс Дальгов отдавал почти всё своё время. Правда, изредка он всё же приходил к Болеру поиграть в шахматы, но уже без прежнего азарта. Писателю казалось, что Макс машинально переставляет фигуры, а мысли его витают где-то далеко от шахматной доски.
В последний раз Максу быстро надоел ферзевый гамбит, и они заговорили о политике. Главным вопросом, как и всюду, где завязывались беседы на политические темы, было единство Германии. Совсем недавно англичане и американцы сорвали работу Лондонской сессии совета министров иностранных дел. Было ясно, что они уже решились превратить свои оккупационные зоны в маршаллизованное марионеточное государство.
Оттуда приходили дурные вести: рабочие голодают, крупные забастовки в Гамбурге и Дюссельдорфе, активизируются фашистские организации, генерал Гудериан уже занят воссозданием генерального штаба. Об этом писали даже западные газеты.
Они проговорили до поздней ночи. Но потом Дальгов опять надолго исчез, и старик остался без собеседника.
Городской театр показывал всё новые и новые спектакли. Тут были представлены и классики и советская драматургия, играли и послевоенные немецкие пьесы, написанные современными, ещё мало известными драматургами.
Жизнь шла своим чередом, и с каждым днём становилось очевиднее, что растёт и крепнет новая Германия. Болер чувствовал, что действительность опровергает его позицию беспристрастного наблюдателя, но не хотел признаться в этом даже самому себе.
Однажды вечером, во время прогулки, он встретил
Эдит Гартман. Актриса быстро шла по улице. Она выглядела немного усталой, но была весела и даже возбуждена.
— Я сейчас выступала в рабочем клубе, — рассказывала Эдит Гартман. — Вы не можете себе представить, какие там замечательные люди! Завод «Мерседес» успешно выполнил план. Там был праздник, раздавали премии и в заключение состоялся концерт. Кажется, у меня ещё никогда в жизни не было такого приятного чувства после выступления.
Болер улыбнулся, глядя на возбуждённое лицо Эдит. Ему казалось, что актриса забавляется какой-то детской игрой. Эдит Гартман выступает в рабочем клубе? Смешно!
Он не сказал об этом актрисе, чтобы не омрачать её радости.
— Может быть, зайдёте ко мне? — спросила Эдит, когда они подошли к её дому.
— Охотно, — сказал Болер и тут же испугался поспешности, с какой он принял приглашение. Но Эдит ничего не заметила. Она провела гостя в свою комнату, где прибавилось несколько новых афиш, и сразу принялась варить кофе.
Когда они уже сидели и разговаривали с чашками в руках, Эдит неожиданно рассмеялась:
— А вы знаете, что про меня пишут в западных газетах?
Болер приблизительно знал. Ничего хорошего там не писали. Зигфрид Горн начал клеветническую кампанию в Берлине, а скоро она перекинулась и в другие города Западной Германии.
— Пишут, будто я продалась большевикам, — продолжала Эдит. — Какие негодяи: «продалась»! А я просто пошла с немецким народом и стала работать для новой Германии. Должна вам сказать, дорогой Болер, это по-настоящему увлекает меня! Не смотрите с таким сомнением: я говорю от чистого сердца.
С лица Болера сбежала улыбка. Он думал о том, что вот он, старый писатель, из-за своей выжидательной политики остался в стороне от настоящей жизни.
— Представляю, что они напишут обо мне теперь, — смеялась Эдит. — «Гибель искусства»… «Насилие над талантом!..» Кстати, у нас в театре на днях было партийное собрание, и я сделала доклад о путях развития демократического искусства.
— Что такое?!
Болер почувствовал, как кресло под ним пошатнулось, и все кругом куда-то поплыло. Овладев собой, он переспросил:
— На партийном собрании? Вы вступили в партию! В какую, если не секрет?
— Какой же тут может быть секрет? — ответила актриса. — Я вступила в Социалистическую единую партию Германии.
Это уже было чересчур! Болер всё мог допустить, но чтобы артистка вступила в партию…
А Эдит Гартман смотрела на взволнованное лицо старика, и ей стало жаль его. Она отлично понимала, о чём он сейчас думает. Ведь не так давно и для неё самой даже мысль о вступлении в партию казалась невозможной. И если бы не фрау Соколова, она, наверно, намного позже пришла бы к такому решению.