Заложник
Шрифт:
— Но ведь даже ваш личный опыт…
— А что опыт? Ну вот испытал я на штопор более двух десятков типов самолетов, говорят, установил даже в этом смысле мировой рекорд. Думаете, каждое следующее испытание — это повторение пройденного? Одно и то же? Никак нет. Всякий раз заново.
— И страшно? — вырвалось у Турецкого.
Сан Саныч странно улыбнулся, шевельнул кончиками губ — или это у него тик? — взглянул на гостя поверх очков и издал звук, напоминающий «хм».
— Вот я вам скажу про своего старшего друга и в определенном смысле учителя. Сергей Николаевич Анохин… может, слышали…
— Еще бы! Человек-птица! Летчик номер один! — с восторгом сказал Турецкий.
— Верно, — снова хмыкнул Сан Саныч, — так мы его звали. А вы знаете, он однажды сознался, что с детства страшно боялся высоты. Да-да! Представляете? Он и высота! Это ж почти синонимы. И тем не менее. Так что он придумывал? Он еще мальчишкой лазал на фабричную трубу. Позже, уже став летчиком, цеплялся ногами за карниз четырехэтажного дома, где жил, висел вниз головой, словно на «шведской стенке». На мосту через Пахру висел на одной руке, пока она не начинала неметь. Тогда хватался за металлическую ферму другой рукой и продолжал висеть. Я его спросил однажды, вот как вы сейчас у меня… Знаете, что он ответил? Не поверите! — рассказчик засмеялся. — Говорит: почти нет.
— И это вы боитесь чьих-то обвинений в трусости? — Турецкий кивнул на рукописный текст, который все еще держал в руке не менее знаменитый, чем Анохин, и тоже легендарный летчик-испытатель.
— Что вам сказать?.. — Он отложил листок и снова стал шарить под бумагами, пока не достал небольшую книжку в потрепанном черно-красном супере, с серебристой стрелой самолета. Раскрыл ее, полистал, наконец сказал: — Вот… А написал ее мой старый друг лет сорок назад… Андрюша Меркулов, ныне покойный. — Сан Саныч легонько помахал у виска ладонью, не то приветствуя, не то прощаясь. — Мы с ним одного поколения. И я, как старый теперь уже человек, чаще смотрю в прошлое, нежели в будущее. Это естественно. Помню, частенько встречались у Андрея в Жаворонках, на конном заводе, где он жил. Там у него мы все частенько собирались. Какие рассказы! Какие байки! А он потом книжки писал… о нас же. — Он ностальгически ласково усмехнулся. — Да, так к чему я это все? Послушайте… — И он стал читать отчеркнутый ногтем абзац. Давно уже отчеркнутый, это было заметно. — «Мы рано научились презирать трусость… Мы рано поняли, что трусость, как и мужество, бывает разной, и хуже всего та, что не сразу заметна, — трусость перед жизнью вообще. Боязнь большой борьбы за дальние цели, боязнь самостоятельности, обыкновенной ежедневной работы, без которой нет никакого настоящего дела, боязнь лишений, войны или боязнь потратить себя целиком на дело. Боязнь смерти. Или честности, которая легко не дается. Или правды о самом себе, которая не всегда бывает приятна…»
Сан Саныч задумчиво захлопнул книжку, положил на стол. Посмотрел на Турецкого и как-то огорченно покачал головой.
— Я много летал на Севере. Слышал там мудрые слова. «Среди собак, как и среди людей, кусаются только трусы…» Да. Ну, ладно, что-то меня потянуло не совсем туда. Вам это все должно быть скучно и неинтересно.
— Ну что вы! Напротив!
— Но вы ведь не для того приехали, чтобы слушать старческую болтовню. У вас проблема, которую требуется решить. Вот и давайте ее решать. Итак, причин для аварии самолета может быть великое множество. В том числе даже роковые, на которые так любят ссылаться те, кто не способен ничего объяснить толком. Ни себе, ни людям. Причем, заметьте, все они, как правило, очень серьезные и грамотные люди! И высокие посты занимают. А не могут — и все. Ну вот стечение обстоятельств какое-то непонятное. То, другое, третье, а всё вместе… — Он резко стукнул кулаком по ладони. — Мы в разной степени люди суеверные. Скажем, погиб летчик. В этот день полеты отменяются. Другие бывают моменты… И, наверное, в каждом суеверии есть своя доля истины. Кое-кто, сейчас неважно, пытается объяснить причину гибели Леши Мазаева стечением роковых обстоятельств. Но это же чушь! Извините мою горячность. Какой тут, к черту, рок?! Ну, начнем с того, что Алексей был не безусым новичком, я вам объяснил это. Он был действительно выдающимся пилотом. Почитайте его личное дело, посмотрите, что он уже успел. Да и вообще, о чем тут рассуждать?..
— Может быть, самолет, мягко выражаясь, далек от совершенства? — прервал несколько затянувшуюся паузу Турецкий.
— Ха! Это что вам, истребитель пятого поколения?! Какие у «Дымки» могут быть «белые пятна»? Алексею там нечего было делать. Вы этот самолет представляете?
— Не очень. Я видел, как он падал. Как отвернул в лес. Все это произошло случайно, я оказался невольным свидетелем, не больше. А позже меня позвал шеф, заместитель Генерального прокурора и приказал заняться этим делом. В связи с… ну, я уже говорил. А вблизи самолет, конечно, не видел.
— Думаю, стоит посмотреть. Обыкновенная гражданская машина. Небольшая. Кресла не оснащены пилотскими парашютами. А с нагрудным управлять вообще невозможно.
— Но… я читал стенограмму радиообмена, это так называется?
Сан Саныч кивнул.
— И еще Щетинкин мне сказал, что Алексей, приказав ему покинуть самолет, сам стал надевать парашют…
— Но ведь это же форменное безобразие! — горячо воскликнул старик. — Попробуйте себе представить! В аварийной ситуации начать надевать парашют! Нет, молодой человек, это уже выше моего понимания. Это преступление! Тех, кто не обеспечил безопасности испытаний. Правильнее сказать, вопиющая безответственность, приведшая к гибели человека. И машины. Но, прошу заметить, Алексей выполнил свой долг до конца. Отвел от людей машину. И еще заметьте, вся аварийная ситуация, от начала и до конца, развивалась меньше минуты. Сорок пять секунд, если быть точным…
Сорок пять?! Это не укладывалось в голове. Турецкий взглянул на свои часы, посмотрел на бегущую по кругу секундную стрелку. Вот она начала свой бег с вершины круга… пятнадцать… тридцать…всё! Как — всё?! А ведь там, в Солнечном, и в это просто невозможно не поверить, тянулись долгие минуты! Ну, конечно, минуты, наполненные и холодным любопытством, и томительным, каким-то бесконечным ожиданием приближающегося конца света… Он вспомнил также, как рассматривал напряженные лица мужчин и женщин, собравшихся за праздничным столом. Вспомнил, что они реагировали каждый на свой манер, но одинаковыми были их наливающиеся страхом глаза. Он видел и самолетик, который быстро приближался к ним с нарастающим ревом. И успевал еще, оказывается, думать о том, как будет выглядеть этот апокалиптический «конец света»…
Наконец он оторвал глаза от циферблата и посмотрел на старика. Тот грустно улыбнулся, покачал головой и заметил:
— Теперь поняли? Но я еще не закончил. Руководители испытаний получат соответствующую оценку своих действий, в этом я не сомневаюсь. Но мы пока ни словом не помянули создателей самолета. Ведь непосредственной причиной катастрофы, я уверен в этом, стал флаттер. Знаете, что это такое?.. Объясню. Это стремительно нарастающие колебания частей самолета. А возникают они на определенной скорости. Расхожий пример из школьного учебника. Солдаты по мосту не ходят строем, ибо может возникнуть эффект резонанса, при котором колебания приобретают такую силу, что мост разрушается. Вспомнили? Ну так вот, а у этой самой «Дымки», что официально засвидетельствовано, флаттер мог возникнуть лишь при скорости пятьсот километров в час. Но критическая скорость оказалась меньше допустимой. Грубейшая ошибка и конструкторов, и руководителей испытаний. Так что в конечном счете, к которому мы с вами и подошли, рок здесь ни при чем. И сами летчики — тоже. Поэтому я с чистой совестью поставил свою подпись под обращением к Президенту. Алексей достоин звания Героя России. Хотя…
— Что, простите? — насторожился Турецкий.
— Я не про Лешу, я про «звездочку». Какой, простите, наградой можно оценить человеческую жизнь?.. И что объяснить его осиротевшим детям?..
Прощаясь, Александр Борисович задал-таки вопрос, который вертелся у него на языке с первой минуты встречи:
— Сан Саныч, вы встретили меня вопросом: «Неужели я вам не надоел?» Если не секрет, в чем дело?
— Не личный секрет и не государственная тайна. Просто ко мне ваш брат постоянно обращается, когда не знает, чего говорить. И полагая, что авиация — дело тонкое. Это человеческая душа действительно тонкое дело. И хотя мы все сугубые реалисты, душа-то ведь, известно, не умирает. Верно? Вот то-то и оно. Не стоит забывать об этом…
Усевшись в машину, Александр Борисович набрал номер мобильного телефона Платонова:
— Привет, коллега. Ты сейчас где находишься территориально?
— Здравствуй, читаю очередную порцию экспертных заключений. Виделся со стариком? Он на что-нибудь еще способен? Или только воспоминания славной юности?
— Сарказм неуместен, друг Платон. Он нам с тобой еще сто очков вперед даст. У меня к тебе небольшая просьба, вызванная, кстати, его настоятельным советом. У них же там, конечно, есть еще экземпляр этой «Дымки»? Организуй нам небольшую экскурсию. Скажи им просто, что никаких целей мы не преследуем, кроме одной, — посмотреть на все своими глазами. А когда получишь разрешение, позвони. Я подъеду.