Заложник
Шрифт:
— Ладно, если надо… — ответил Платон Петрович, но по его напряженному сопению в трубке было ясно, что он не понимет, зачем это им с Турецким нужно. Блажь, что ли? Или что-то далеко идущее?..
23
Директор ЧОП «Глория» Денис Андреевич Грязнов, изучив группу вопросов, сформулированных и поставленных перед ним дядей Саней Турецким, вызвал к себе не самого занятого на данный момент сыщика Филиппа Кузьмича Агеева, или попросту Филю, и поставил перед ним задачу.
Филя, как человек простой и не особо затейливый, так он сам о себе говорил, прикидывать и раздумывать не стал, а, узнав номер школы, вернее, частной гимназии, в которой училась Светлана Залесская, отправился прямиком туда. До начала очередного учебного года оставалось еще около двух недель, но Филя рассудил, что наверняка кто-нибудь из начальства там уже есть. И не ошибся. Классной руководительницы, правда, он не нашел, но узнал, как ее зовут и где она живет.
А сама школа, или гимназия, в принципе для Фили — один черт, произвела на него впечатление. Размещалась она в старинном здании в Замоскворечье, в тихом переулке, недалеко, кстати, от метро. Но этот вид общественного транспорта, как он понял, учеников «не колыхал». Асфальт вдоль обоих тротуаров был расчерчен белыми линиями, изображавшими стоянки автомобилей. А еще «умилили» его заранее расставленные знаки «Место не занимать» и «Служебная стоянка».
В школу как раз привезли новую мебель. Из фургонов выгружали новенькие столы, стулья, вращающиеся кресла и прочее, заносили в служебный вход со двора, окруженного кованой чугунной решеткой.
Ну, в общем, ничего здесь нет зазорного, когда у гимназии такие спонсоры, как руководство банковской ассоциации, чьи дети имеют честь получать здесь помимо знаний по общешкольной программе, утвержденной Министерством образования, еще и специальные, экономические. И ничего в том нет плохого, когда родители сознательно и целенаправленно готовят себе смену. Деньги к деньгам, так ведь говорится?..
Учительница, только накануне вернувшаяся с отдыха, который проводила в этом году в Испании, что было тем более правильно, поскольку вела она в гимназии испанский язык, оказалась молодой и красивой, а главное, всего тридцати лет от роду. Почему это было важно для Фили? А просто это был именно тот контингент, на который при близком знакомстве он производил наиболее сильное впечатление.
Филя был самого что ни на есть среднего роста, внешне несколько щупловат, но необычайно силен, в чем очень скоро убеждались те, кто принимал его за фраера. Он и сам советовал таким деятелям не пытаться с ходу проверять свои первоначальные впечатления, поскольку предаваться воспоминаниям на больничной койке дело малопочтенное. Если успеют тебя туда довезти. Недаром же говорят: пока везли, еще дышал.
А в общем, все таланты и умения Фили и его товарищей по команде в «Глории» проистекали из единого источника, называемого отделением разведки спецназа ГРУ Генштаба Министерства обороны СССР, которое особо отличилось еще в Афгане, а затем во время первой чеченской кампании. Коллеги Фили, как и он сам, вовсе не стремились афишировать свои возможности, но работали всегда чисто. За что были высоко ценимы и Вячеславом Ивановичем Грязновым, собравшим их в трудную для них минуту под своим крылом, в «Глории», и Турецким, и Меркуловым, и всеми теми, кого им не раз уже приходилось защищать. Все ж таки «Глория» именовалась «частным охранным предприятием». Но это все, что называется, к слову.
Итак, Филя узнал телефон классной руководительницы, позвонил ей, представился и явился по указанному адресу, тут же, неподалеку, на Большую Ордынку.
Ожидая визита «сыщика», Татьяна Кирилловна предполагала, видимо, явление самого Шерлока Холмса, поскольку голос у Фили был низким, изобиловавшим бархатными интонациями. И ее перманентное разочарование стало сразу заметно.
«Это ничего, — успокоил себя Филя, — это в порядке вещей. Но не будем терять драгоценного времени…»
Он улыбнулся и искренно воскликнул:
— Какой потрясающий загар! Вы смотритесь натуральной царицей Гавайских островов! Впервые перед моими глазами настоящее чудо! Причем, прошу заметить, живое… — последнее было сказано так проникновенно, что учительница растаяла.
А еще через десять минут они пили привезенный из Испании «самый настоящий», естественно, кофе, заваренный по рецепту, известному одному Филе. Танечка отпивала мелкими глоточками из фарфоровой чашечки и промокала Филиным носовым платком мокрые ресницы, боясь, что слезы смоют ее несмываемую тушь. Филя не мучил подробностями, но сам факт был, конечно, для женщины невероятным. Изнасиловать и задушить Светочку?! Это ж кем надо быть?! И снова — всхлипы, восклицания, сдержанные рыдания… И твердая, успокаивающая рука…
Но кофе был наконец выпит, закончились и слезы. Сыщик начал уже чем-то нравиться Танечке. Этого не объяснить, может быть, неожиданно обнаружилось некое тонкое родство душ. А может, случайное прикосновение разнополюсных человеческих индивидов спровоцировало молнию, которая, как известно, всегда вспыхивает при высоком напряжении. Физика, ничего не поделаешь…
Одним словом, уже в сумерках Танечка лежала головой на мускулистой Филиной руке и машинально ерошила кончиками усталых пальцев его русую челку. А усталых потому, что пальцам не хватало больше силы сжимать в приступах страсти это просто какое-то невозможное «железо». Танечка отдыхала и… жаловалась. На то, что директор использует их направо и налево, как рабынь, нагружая дополнительными занятиями и постоянно ругая за плохие оценки, которые они, и без того редко, но все-таки вынуждены выставлять банкирским детишкам. На учеников, которым остался последний год, а их по-прежнему ничто не интересует, кроме «бабок» и «колес». Ну да, об этом никто не смеет говорить вслух, тем более на стороне, но некоторые оболтусы даже на уроке появляются «под кайфом». А эти их машины с личными шоферами! А их разговоры на переменах чего стоят! А этот жуткий жаргон!
В приливе особой, непонятной даже самой себе, нежности Танечка открыла Филе страшную тайну, за разглашение которой ее могли попросту убить. Ну выгнать уж точно. Спонсорство — это очень серьезное дело, сегодня каждое уважающее себя учреждение готово «отдаться» богатому спонсору. Желательно, конечно, приличному, хотя и с этим случаются проблемы. Но такие вливания бывают, как правило, разовыми. А директор гимназии Иван Васильевич Харкевич, ученики зовут его Ваняткой, поставил это дело на поток. То есть заключил договоры таким образом, что родители платят за своих отпрысков — за их обучение, кормление, уход за ними и прочее — очень даже приличные суммы. Как зарплату. И разумеется, вся эта бухгалтерия является тайной за семью печатями. О ней все как бы слышали, но никто не знает точно. Поэтому и зарплаты здесь высокие, а в последнее время в основном в валюте. И премии всякие, когда нет нареканий на учителя со стороны учеников, это ж придумать такое! Вот и приходится все терпеть, любые выходки с их стороны, молчать и… так же молча плакать в одинокую подушку. Кому охота ощущать себя чуть ли не половой тряпкой, о которую каждый норовит вытереть ноги?! Нет, ну тут, возможно, небольшой перебор, но ведь, фигурально выражаясь, суть-то не меняется… Вот если б замуж выйти… за хорошего человека…
Произнесено было безотносительно, безадресно, словно бы между прочим. Но Филя немедленно расслышал зовущие издалека серебряные звуки труб, напоминающие известный марш Мендельсона.
«А чего ж ты хотел, Филипп? — немедленно одернул он сам себя. — Или забыл, что все они, выпускницы пединститутов, до двадцати пяти — жуткие романтики, влюбленные в поэзию Эдуарда Асадова, а после тридцати начинают терять уверенность в справедливости мироустройства и постепенно превращаются в мегер. Либо в полную их противоположность, пускаясь во все тяжкие… Но так было в твое время, Филя, так было еще при… точнее, до того, как… А нынешние вряд ли ведают, кто такой Асадов и с чем его едят. Другое время, другие запросы…»