Заложник
Шрифт:
Ирина заметно притихла. Либо слишком была занята макияжем, либо размышляла над аргументацией мужа. Турецкий заглянул к ней — она сидела на краю ванной в глубокой задумчивости, покручивая в пальцах щеточку для ресниц.
— Ты еще не готова? А кофе ждет.
— Я уже чувствую изумительный запах… Может, нам не ездить, а, Шурик? Что-то после твоего рассказа не лежит у меня душа к этим людям… Или это тебе, в свете, как говорится, вышеизложенного, надо обязательно? Тогда поезжай один. Придумай для них что-нибудь… Расстроилась, голова разболелась…
— Неловко. Я уже обещал. Да и ты — тоже. Постарайся сделать вид, будто не в курсе, вот и все. Ты ведь как-никак супруга «важняка»!
— Ну да, значит, должна уметь притворяться?..
— А как же!
— А ты сам-то уверен, Шурик, что сумеешь доказать?
— Он, как говорится, постарается… Не теряй времени, кофе стынет…
Зазвонил домашний телефон.
— Ну вот, видишь? — Александр Борисович снял трубку. — Вас зовут Артур? Очень хорошо, подождите минут пятнадцать, мы спустимся… Ирка, тебе хватит пятнадцати минут?
— Да я практически готова. Но кофе выпью обязательно…
Уже перед выходом он оглядел жену и сказал:
— Если не возражаешь, одно соображение. Выглядишь, как всегда, на тысячу баксов, но что-нибудь вроде траурной косыночки на шею ты все-таки захвати. А на плечи ничего не надо, на улице тепло, в крайнем случае мой пиджак накинешь. Как в бурной юности.
— Не ври, у тебя тогда никакого пиджака не было, ты в куртке ходил… Сейчас-то зачем косынка?
— Ну, не знаю, вроде как-то положено. А у тебя я что-то темненькое видел… О-о! Совсем другое дело! — воскликнул он, когда Ирина отыскала в шкафу и накинула на голову прозрачную черную косынку. — Теперь ты им всем, вместе взятым, сто очков вперед дашь!
Ирина самодовольно улыбнулась.
28
Александр Борисович оказался почти прав. Не в том смысле, что поминкам давно пора было мягко перетечь в попойку, а в том, что каждый, кто хотел сказать «доброе и сердечное слово» по поводу «горькой потери», начинал, естественно, еще за упокой, но завершал уже как бы за здравие. Ну о чем можно говорить, если менталитет у народа такой. Кстати, народа не в конкретном понимании его как нации, к примеру, или, выражаясь греческим языком, этноса, а вообще, когда подразумевается совокупность людей, собравшихся за одним огромным столом по поводу того или иного, отчасти даже и судьбоносного для кого-то события.
Встретить вышел сам Игорь, по-прежнему печальный и так и не сменивший после крематория своего мрачного «прикида». Только с лица его, с лысины будто смыло тот неприятный, подозрительно апоплексический цвет, который насторожил Александра Борисовича в траурном зале. А со здоровьем-то у Игоря далеко не в порядке. Но сейчас он выглядел вполне нормально, если не считать действительно искренней тоски в глазах.
Еще раз обнялись. Игорь поцеловал Ирине руку, низко склонив голову.
Затем прошли по бесконечной ковровой дорожке, лежащей на зеркально сверкающем паркете, ряд залов с высокими, настежь распахнутыми резными дверьми. И выглядело все так, словно здесь располагались совсем не офисы, не служебные помещения пусть даже и не одного банка, а целой ассоциации. Нет, вероятно, у всякого посетителя должно было немедленно появиться четкое ощущение, что он проходит торжественной анфиладой государевых покоев. Шикарно отделано. Зимний дворец, Эрмитаж!
И банкетный зал — под стать. Просторная такая, открытая чаша с прозрачным потолком и свисающими из ниоткуда огромными хрустальными люстрами. Тоже видел где-то нечто подобное Турецкий. Возможно, во время одного из своих заграничных вояжей. Здесь было накрыто больше трех десятков столов, а не один большой и общий для всех, как предполагал Александр Борисович. И вокруг них сидели чинные господа с дамами, словно у каждого была своя компания.
Многие обернулись в сторону вошедших. Александр Борисович молча раскланивался, проходя мимо, Ирина кивала вслед за ним. Так и дошли до главного стола. Он находился в центре зала и был несколько длиннее остальных. Поскольку — председательский. Ведь в любом действе, где бы оно ни происходило, обязательно должен отличаться от прочих главный стол. Размерами, цветом скатерти, чем-нибудь еще. За этим уже сидело человек десять, ну а с учетом новоприбывших, считай, вся дюжина. Ирину, как и тогда, на «пати» в Солнечном, Игорь посадил рядом с собой. Турецкому предложили стул между небритым «биндюжником» Рывкиным и черноволосым, «кавказской» внешности мужчиной лет, наверное, пятидесяти, которого Александр видел один раз там же, на «пати». Подумал, что, судя по раскладу, скорей всего, его сосед слева и есть Ичигаев, первый «вице» у Игоря Залесского. Так вот он каков! Вера говорила, что сынок пошел не в отца, но Турецкий так и не мог пока вспомнить, как тот выглядел. Да, в общем-то, все ребята были тогда одинаковыми в своей черной, с блестящими заклепками мотоциклетной коже. А в кого ж он тогда, в мать? В ту круглолицую стареющую блондинку, что сидит рядом с… как же его зовут? Вспомнил: Арсеном Гасановичем.
Ну а сосед Турецкого справа — само собой, Олечкин муж Сема, как назвал его Игорь, председатель совета директоров «Авангарда», сплотившего вокруг себя все эти Энерготехимпорты, Экспортлесы, Агрохимпромы и прочие не самые крупные коммерческие банки в авторитетную и достаточно сильную банковскую ассоциацию. С которой, как говорится, на одну минуточку предпочитают вести свои финансовые дела мэрии крупнейших федеральных центров.
Еще две солидные, вероятно, семейные пары были Турецкому неизвестны, хотя, кажется, шапочно знакомы. Все оттуда же, из Солнечного.
Что мог бы теперь заметить по поводу такого расклада Александр Борисович? А только то, что его «утешительное выступление» в крематории не прошло даром. И реакция последовала вполне предсказуемая.
Соседи сосредоточенно молчали, вероятно, ожидая каких-то слов от гостя. Сидящая наискосок, напротив, Ольга исподтишка подмигнула Александру. Лицо ее крепко порозовело, похоже, «девушка», как игривая нимфа из компании господина Вакха, уже успела достаточно принять на грудь. А вот Лера, занимавшая позицию рядом с ней и слева от супруга, была, напротив, мраморно бела и, вполне возможно, так же и холодна, будто алкоголь ее совершенно не брал. Недопитый бокал, стоящий перед ней, был довольно внушительным. Но она как-то отрешенно, ни на кого не глядя, покусывала виноградинки, которые машинально отщипывала от большой кисти из хрустальной вазы. Ну да, мы же сегодня изображаем мраморную богиню! Александр Борисович вспомнил, что в определенные моменты лицо ее может обретать цвет настоящего румяного яблока или будто она прибежала с мороза, и оборвал себя: «Черт знает о чем думаешь…» Но сегодня она явно выглядела почему-то старше своих двадцати пяти лет, этакой матроной.
Ирина что-то тихо говорила Игорю, тот, низко склонив к ней голову, медленно кивал. Потом поднял глаза и посмотрел на Александра. И Турецкий сделал движение, будто собирался встать.
Тотчас из-за его спины возник официант с раздаточным столиком и жестом предложил выбрать напиток. Турецкий показал на водку. Остальным официант налил то, что пил каждый. Взяв рюмку, Александр поднялся, но тот же официант немедленно поставил на стол перед ним микрофон.
— Это еще зачем? — удивился Турецкий. И увидел наконец льдисто-прозрачные глаза «богини».
— У нас так принято, — не сказала, а произнесла она. Естественно, как и положено богине…
— Я сегодня видел… — начал Александр Борисович, поднимаясь и ни к кому конкретно не обращаясь, но слыша, как мгновенно повисла в огромном зале тишина, — поразивший меня портрет… Ребенок, девочка… с мудрым и проникновенным взглядом мадонны… Мы чаще всего не замечаем, не догадываемся, да, по правде говоря, не очень-то и стремимся узнать, рядом с кем живем на этой земле… Прости, девочка, что столько нас, здоровенных и сильных мужиков… не смогли… не захотели тебя уберечь…