Заложники любви
Шрифт:
— Чего ж не поженились?
— Слишком хорошо друг друга знали,— ответил водитель, опустив седую голову.
— Слишком часто в жизни нас обманывали. И не только женщины. Оттого никому не верим,— сказал Егор.
— А кому поверишь, если родной брат так подставит, что мало не покажется,— подал голос оперативник Шурка. Он давно съел уху и теперь допивал чай, обняв кружку большими, натруженными ладонями.
— Что случилось, Саша? — повернулся к человеку Лукич.
— Да так, мелкая неприятность,— уставился в кружку. Помолчав, заговорил:
— Я когда вернулся с армии, три года работал в кузнечном цехе. Купил подержанную «копейку»
— Да машина хрен с ней! Главное, что братан жив! — встрял Лукич.
— А что ему сделается? Он и не в таких переделках побывал и сухим из воды вылез. Так и в этот раз, через две недели его выписали. Ну, я к нему с разговором. Мол, давай компенсируй машину. Ведь из-за тебя без транспорта остался. А он оскаляется и предлагает:
— Возьми мой велосипед!
— Я чуть по фазе не поехал. Хотел ему еще одно лобовое столкновение изобразить, чтоб у него мозги на место встали. Но тут его баба встряла, давай совестить:
— Чего пристал, дай человеку поправиться, он еще ни в себе! Пощади брата, ведь он родной человек. Неужели твоя ржавая рухлядь дороже Борькиной жизни? — повисла у меня на руках. Короче, ушел я от них ни с чем. Поверите, они меня еще упрекнули за то, что я им на лечение не отслюнил. Вот где отморозки! Мне так обидно стало!
— На чем же порешили? Как договорились? — опросил Лукич.
— Раздел меня Борька как липку. Продал в деревне бабкин дом, какой она на обоих еще перед смертью писала, и ни слова мне не сказав, уехал отдыхать на море. Понятно, что просадил все деньги. Когда его спросил, где моя доля, он по локоть отмерил. Вот тут я ему нее высказал. Дал в морду от души. И ушел, прокляв козла. А он в суд заявление принес на меня. За моральный ущерб хотел сдернуть. Но не обломилось. А тут и я н милицию пришел работать. Про Борьку, честно говоря, забыл. Время прошло. Мы не общались. Я из-за него даже к родителям не ездил. Обиделся за все. Тут смотрю, привозят в наш отдел бабу. Всю как есть избитую. Лица нет, сплошной синяк. Я и внимания не обратил на нее, сколько таких за день привозят, сами знаете, ни счесть.
Мужчины у костра согласно закивали головами.
— А тут слышу, окликает меня по имени. Я всмотрелся, узнал жену Бориса. Она и сказала, что случилось,— хмыкнул Шурка и продолжил:
— Борька жадным был всегда. Но я не думал, что до такой степени. Жена его втихаря свой вклад на книжке завела, на всякий случай. Ведь она не из его денег брала, из своих, сама в торговле работала. А Борька требовал, чтоб все деньги у него были. Но разве может женщина прожить без заначки от мужика? Такого не бывает. А Борька, как назло, решил купить машину и собирал на нее каждую копейку. Жене эти колеса были по барабану. Она ими не болела. Тут же, как на горе, брат залез к ней в сумку и увидел сберкнижку. Поначалу обалдел, потом потребовал, чтоб жена закрыла свой счет, а деньги ему отдала. Баба тоже по локоть отмерила. Вот тут и началась свара. Чуть не убил Феньку, душить пытался, голову пробил, за топор хватался. Кулаками так вломил,
— Больной он у тебя. Параноик! Это очень серьезно. И, что самое плохое, та болезнь неизлечима. Она до смерти, как клеймо, вместе с завистью рождается. Ты его навещал в больнице? — спросил Лукич оперативника.
— Ну, я же не параноик! Зачем попрусь к придурку? Сам понемногу пережил случившееся. Жена поначалу пилила. Но я ее отгавкал один раз, чтоб душу не царапала, с месяц дулась, теперь отстала, а я за это время; «шестерку» купил. Тоже подержанную, но моложе той, «копейки». Вот тут легче стало. Забыли прошлое вместе с родственниками. От них кроме неприятностей ни черта не получишь. Я из-за братана со стариками разругался вдрызг и в деревню к ним не езжу.
— А вот это зря! Им обоих жаль. Но твои возможности лучше Борькиных, хотели вас подравнять по условиям, но коряво получилось, старики в том не виноваты. На них обижаться не стоит. А Бориса прости. Ему собственная жизнь — самое большое наказание, потому что радости в ней не видит. Все мимо его разума и сердца идет, все не впрок. Он сам себя каждый день убивает жадностью и обидами. В конце концов, самого себя погубит. Прости его! И сам стерегись такой участи. Не требуй с него за разбитую машину. Это гнусно и подло по отношению к брату. Радуйся, что он выжил. Машину купить можно, а вот брата попробуй, сыщи! Какой бы ни-был, он родной человек! Сочувствия тебе не хватает. Ведь Борис за деньги чуть жену не убил. Надолго мог в тюрьму загреметь...
— Кто б о нем печалился!
— Эх-х, ничего ты не понял, молодой, не дорожишь своими. А как думаешь, у всех хорошая родня? Нет, дружок! У каждого из нас свои горбы. Вон, родные дети, еще не выросли, а уже достают до печенок, курят, гуляют
с малолетства. И мои сыновья росли не без проблем. Гоже хватило лиха. Пока их на ноги поставили, жизнь уже прошла. Зато теперь сами возмущаются, в кого дети уродились отморозками? Себя забыли! В зеркало не смотрят, в памяти не копаются. Тогда и вопросов не задавали бы. Давно ли поумнели? Ведь сущими зверенышами росли. Не верилось, что людьми станут,— продохнул Лукич.
— Это верно, пока их вырастишь, своей жизни не увидишь,— согласно кивал головою водитель.
— Вот вы с Борисом оба взрослые, а ума ни у кого. С обоими и сегодня старики мучаются. А у вас ни тепла, ни разума. Нашли на ком оторваться, на самых родных и беззащитных людях. Нет бы, понять и пожалеть их, гак еще горя добавляете. Может, поймете, когда их не станет, может самих клюнет в задницы, если детки постараются. Тогда быстрее доходит, за что сверху наказание получил, где сам обосрался!
— Я перед Борькой не виноват!
— Еще как! Ты с него машину потребовал, когда брат на свои колеса не встал, болел. Как язык повернулся? Нет бы, порадовался, что он живой остался, может, разговор иначе повернулся. Сам какой-то выход предложил. А ты буром попер, вот и получил по рогам!
— Да ничего бы он не предложил. Он с детства не умел делиться, все под себя греб! Такая натура у него, вонючая.
— А и у тебя не лучше,— осек Лукич резко.
— С чего взял? Почему? За что на меня катишь?