Заложники пустоты
Шрифт:
С чем?!
Женщина достала откуда-то из складок одежды коммуникатор, протерла, насколько это было возможно в этом хаосе, экран и, быстро набрав номер, повернула его. Микмак на секунду – до того, как его взгляд прочно припечатался к цифрам на экране, – встретился с ней глазами. Холодные, пронзительные, темные, они смотрели на Микмака, прожигая в нём дыры. Эта женщина знала, чего хочет. И хотела она того, о чем знала, очень сильно.
– Позвони по этому номеру, когда придет время…
Нет, не дурачь себя, она
Но ведь что-то же она сказала!
Микмак моргнул, и перед глазами снова проявилась маленькая фотография на экране оставленного Стариком коммуникатора, сделанная больше пяти лет назад. И размытое пятно на ней.
Та самая женщина. Туристка из Праги.
Никакая она не туристка. Она же говорила с раввином на его странном языке.
Мало ли в Староновой синагоге бывает туристов-евреев? Многие из них, скорее всего, знают иврит. Или идиш? Или чёрт-те что еще.
Он не помнил того, что сказала эта женщина. Она говорила тихо, не отрывая взгляда от глаз Микмака. Раввин всё это время что-то ворчал, а потом, когда она замолчала, снова заорал во всё горло. Он кричал до тех пор, пока из разбитых и проломленных окон не появились бойцы его, Микмака, подразделения.
Микмак ничего не помнил. Почти ничего, словно всё это происходило во сне или вообще – не с ним. И номер… Он думал, что этот номер он нашел в записной книжке собственной «балалайки». Но «балалайки» теперь не было в затылке, а цифры он прекрасно помнил. И память подсказывала, что однажды он уже звонил туда – ответил какой-то странный тип, который ничего не смог понять и наорал на Микмака.
Ромеро наверняка фиксирует каждый его звонок. Пускай, пытаться сбежать бесполезно: Старик всё продумал, он знает о каждом шаге Микмака. Какая тогда разница, узнает ли он еще и этот номер. Тем более что и сам Микмак не знает, куда звонит.
А какого чёрта ты тогда собрался набрать именно этот номер?
– Да?
На звонок ответили сразу, буквально через секунду после того, как Микмак набрал последнюю цифру. Микмак вспомнил перечеркнутую пиктограмму сетевого подключения и, оторвав коммуникатор от уха, посмотрел на экран. Теперь сигнал появился снова.
Голос звучал настороженно, ответивший мужчина явно ждал какого-то другого звонка.
– Меня зовут Михаэль, – представился Микмак.
– Очень приятно, – бросили в ответ, и по этим словам было ясно, что собеседнику нисколько не приятно то, что его зовут Михаэлем. Но вызов, однако же, не сбрасывали.
– Я не знаю, зачем звоню вам, но… – Микмак сбился.
Из динамика засопело. Разумеется, что можно ответить на подобное признание?
– Что вам нужно? – собеседник говорил спокойно, но было заметно, что он с большим трудом сдерживается, чтобы не сорваться на крик.
– Мне дала ваш номер…
Кто ему дал номер? Разве кто-нибудь поймет хоть что-то, если сказать, что номер ему сказала три года назад какая-то похожая на статую женщина, которой он спас жизнь в Староновой синагоге? Он не знал её имени, ничего о ней не знал…
…Раввин бормотал и бормотал, как заведенный. Вряд ли с того момента, как старый еврей начал выкрикивать непонятные слова, прошло больше пяти минут. Скорее, и трех не прошло. Но Микмаку казалось, что он слушает странное заклинание по меньшей мере несколько суток. Незнакомый язык каленым железом прожигал себе путь в сознание.
Похожая на статую женщина перед тем, как исчезнуть, произнесла несколько слов. Она не перебивала раввина, а тот не переставал говорить – их голоса сплетались воедино.
Микмак не понимал ни слова, но внутри головы что-то гудело, что-то нашептывало, делая руки тяжелыми, а ноги ватными. Там словно бы укоренилась какая-то программа, смысла которой Микмак не ведал, но указаниям которой собирался следовать.
Когда раввин замолк на секунду, возможно, просто чтобы перевести дух, женщина что-то спросила у него. Еврей кивнул и показал ладонью в темноту, под уцелевшие своды дальнего края здания синагоги. Что-то узнаваемое промелькнуло в его речи.
Он назвал её по имени, дубина.
Среди непонятных слов промелькнуло знакомое…
…Пытаясь вспомнить события того дня, Микмак от напряжения прокусил разбитую губу. Боль и соленый привкус во рту, с некоторых пор начавший прочно ассоциироваться с необходимостью что-то вспоминать и рассказывать, привёл его в чувство.
– Ваш номер мне дала Джоконда.
Да, именно так раввин и называл ту женщину.
– В Праге, – добавил он.
Микмак поймал себя на том, что снова, словно одержимый, трет лоб. Трет с такой силой, что коже в том месте сделалось больно. Дурацкая привычка, откуда она взялась?
Ты уже, кажется, замечал, что до Праги этой привычки не было.
Незнакомый собеседник несколько секунд издавал какие-то нечленораздельные звуки, будто его душили или как минимум закрывали рот ладонью, не давая говорить. Потом он заорал, будто ужаленный:
– Где она?! Где Джоконда?! Что вы сделали с Вильгельминой?! Отвечайте! Вы ничего не получите, пока я не увижу их собственными глазами!
Микмак совершенно не понимал, о чем говорит этот человек. Кто такая Вильгельмина и почему он так страстно хочет увидеться с Джокондой? До сих пор не отпускало чувство, что имя той женщины Микмак просто угадал, может, её и не Джокондой звали вовсе.
– Я не знаю, – честно признался Микмак. Наверное, зря.
– Тогда какого чёрта ты звонишь мне на «балалайку»?!
Хороший вопрос. Помнится, он уже пытался объяснить, что и сам не понимает, зачем позвонил. Микмак чувствовал себя глупо, да и звонок был явно идиотским поступком.
Почему он вообще стал звонить? Чтобы решить, что ему делать. Чтобы быть нужным Старику Ромеро, который хочет заполучить тот хлам со дна Марсельского залива в свои руки. Как он его назвал – «Титериста»? Именно так. Потому что он, Микмак, теперь ищет какой-то мифический код от этой самой «Титеристы». А женщину, которая дала ему этот номер, – тоже большой вопрос: зачем? – он узнал на фотографии с этой злосчастной установки, снятой еще до того, как это барахло затонуло вместе со старым Анклавом Марсель.