Заметки на полях
Шрифт:
— Подарить сейчас Кате цветы — это всё равно, что гранату ей в окно кинуть, — пробормотал я.
— Какие цветы? Какие цветы, на х*й, чё ты несёшь, слышь?!
— Ладно! — повысил я голос и махнул рукой, отгоняя сомнения. — Ножовку взяли?
— Две! — доложил Рыба.
— Зашибись.
Я подошёл к «машине». Рыба услужливо отклонил переднее сиденье, чтобы я мог залезть. Но я не успел — в меня вцепился Гоша.
— Ты рехнулся, что ли? — зашептал он. — Куда ты с ними?!
— Гош, отвали. Так надо. Не лезь.
— Ни хрена себе «не лезь»! А если они тебя?..
— Всё нормально будет, отвечаю.
— Я с тобой поеду.
Сцена затягивалась и вообще уже напоминала какое-то бессмысленное воло*бство. Я психанул и сказал: «Поехали». Втиснулся на заднее сиденье. Гоша влез следом. Гоп-дуэт упаковался на передние сиденья.
— Ну чё, куда едем? — весело спросил Цыган.
Днём, трезвый и предвкушающий деньги, он даже производил впечатление неплохого парня.
— Не так быстро, — сказал я. — Посмотри на меня.
Он посмотрел. Угрозы в его глазах было столько, что взвод фашистов бы обосрался на месте.
— Прямо сейчас, пока не начали, отвечай на пацана, что бабки делим поровну. На четверых.
— Чё? — Цыган с неприязнью посмотрел на Гошу. — Этот чижик на меня арматурой залупался?
— Мне не надо нич… — запротестовал Гоша, но я молча двинул ему кулаком в плечо, и он заткнулся.
— Работаем все, — сказал я. — Деньги поровну. Тебе сверху сотка на бенз. Или так, или я не в деле.
Цыган добавил ярости во взгляд, но я не обосрался. После минувшей ночи страха у меня осталось ещё меньше. Я лениво представлял себе самые дикие пытки, которым может подвергнуть меня Цыган, и не находил там ничего даже близко похожего на пережитую боль. Как будто сама смерть пять часов подряд трахала меня в голову…
— Ладно, рвём бабло на четверых, — проворчал Цыган, отворачиваясь.
— На пацана отвечай.
В детстве, помнится, это была нерушимая клятва, на полном серьёзе.
— Отвечаю, — буркнул Цыган.
— Смотри, ты сказал. Рыба, ты слышал.
— Базару нет, — поддакнул Рыба, правда, с осторожностью. Прижимать старшего по званию ему не хотелось — соображал, что есть серьёзный риск потом огрести по-полной.
— Ну и куда едем-то? — развёл руками Цыган.
— ЖБК знаешь? Завод. Как из посёлка выезжаешь…
— Ну, знаю.
— Во, давай туда. Я скажу, где тормознуть.
Цыган врубил передачу. «Нива» дёрнулась, заорала дурным голосом и на самом деле куда-то поехала. Я покачал головой с закрытыми глазами. Надо, надо приучать себя сначала тщательно обдумывать свои действия, а уже потом нанимать персонал, арендовать офис и покупать кофе-машину в кредит.
— Сём, — жалобно шепнул Гоша.
Я посмотрел на него и жёстко, но негромко, сказал:
— Делать будешь, что скажу. Молча и старательно. Нытьё — потом. Я скажу, когда будет можно. Понял, или выкинуть тебя на хер из машины?
Гоша кивнул. В глазах его стоял ужас. Сбылся детский кошмар: оказался в машине у незнакомого дяденьки. И с таким вот контингентом приходится идти на дело! Помнится, когда мне было пятнадцать, мы на это дело шли совершенно с другим контингентом. Тогда главным у нас был дядя Женя. Родной дядя Сани, одноклассника. Он-то и руководил операцией и управлял серьёзным автомобилем под названием «Ниссан Пульсар». А теперь мозгом операции придётся быть мне…
39
— Слышь, Рыбин, — сказал я, закурив предложенную Цыганом сигарету, — позволь задать тебе интимный вопрос. А какая твоя любимая книжка?
— Чё, ***? — повернул ко мне голову Рыбин.
Я засмеялся и махнул рукой:
— Да шучу, шучу, не парься. Какой твой любимый фильм?
«…ужасов», — хотелось добавить мне, но писательство научило меня не использовать все возможные отсылки, чтобы не получалась каша, за которой тонет смысл.
— А чё? — Рыба смотрел с подозрением.
— Просто спрашиваю, чё ты напрягся-то? Порнуху, что ли, гомосячью смотришь?
Цыган заржал, как конь, Рыбин попытался на меня кинуться. В условиях «Нивы» это была так себе затея. Цыган дёрнул рулём, заматерился, едва не попав под встречный грузовик, и в довольно грубой форме толкнул Рыбина на место.
— Чё ты дёргаешься, дебил? — рявкнул он.
— А х*ли он? — обиженно пискнул Рыбин.
— Да я тебе нормальный вопрос задал, а ты зажался, как целка на свидании, — развёл я руками.
«Нива» тем временем бодро тарахтела, катясь под горку. Посёлок оставался позади. По бокам тянулись лесные массивы, слева красиво стремилась в небо водонапорная башня, воскрешая в памяти известный роман Стивена Кинга.
Помолчав, Рыбин нехотя выдал:
— Ну, «Брат 2» мне нравится.
— Нормальная киношка, — важно кивнул Цыган. — Там парняга — молодец вообще, мужик.
— Базару нет, — подтвердил Рыбин.
Я, сбросив пепел в приоткрытое окно, подался вперёд:
— Вот! Вот это мне всегда было интересно, почему так получается? «Брат», «Брат 2» — в центре сюжета архетипический образ странствующего рыцаря. Герой-одиночка, сражающийся со злом, в данном случае — с бандитами, с охреневшими от вседозволенности корпорациями… Ну, там, поправьте, если путаю — давно смотрел. Суть не в этом, а в том, что он — один, против толпы. Но вот какой вопрос меня мучает. Почему все те, кто обожает фильм «Брат», в жизни предпочитают жить скорее по понятиям противников Данилы Багрова? Нет, они не выходят в одиночку на целую толпу злобных отморозков, скорее наоборот. Как только они видят одиночку, который решился идти против системы, они налетают на него стаей и не успокаиваются, пока не сломают, а потом идут домой пересматривать «Брат 2». В чём тут прикол? Где логика? Вот если я люблю аниме про девочек-волшебниц, так я и в жизни с огромным уважением отношусь к девочкам-волшебницам. И пусть я сам никогда не стану девочкой-волшебницей, разве что дядя Петя на меня совсем разозлится, но я, по крайней мере, никогда не буду их дубасить бейсбольной битой.
— Чё? — опять повернулся ко мне Рыбин. Цыган поддержал его вопросительным взглядом в зеркало заднего вида.
Я затянулся, посмотрел на Гошу. Тот тоже ничего не понял. Я усмехнулся:
— Да ладно, забейте, пацаны. Просто играю с порогом восприятия.
— С чем ты там играешь? — насторожился Цыган.
— Порог восприятия. Ну, у каждого человека есть некий порог сложности воспринимаемой информации. Не всегда, кстати, речь идёт именно о сложности. Если, например, интеллигентного профессора обескуражить блатным монологом, он тоже подвиснет, а в данном конкретном случае я использую сложные предложения и некоторое количество сложных слов для того, чтобы создать у низкоинтеллектуальной части присутствующих впечатление «белого шума», а под этот шумок могу протаскивать весьма смелые тезисы, без особого, впрочем, толка, разве что себя потешить.