Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
"Цлый годъ почти наблюдалъ я, какъ лицо ея блднло со дня на день; цлый годъ почти я видалъ, какъ слезы текли по ея печальнымъ щекамъ безъ всякой видимой причины. Наконецъ, я все узналъ. Она не любила меня никогда — этого я отнюдь не подозрвалъ: она презирала мое богатство, ненавидла блескъ и пышность, среди которой жила — этого я никакъ не ожидалъ. Она любила другого. Объ этомъ я никогда и не думалъ. Странныя чувства забились въ моей груди, и мысли, одна другой мрачне и страшне, вихремъ закружились въ моемъ размягченномъ мозгу. Я далекъ былъ отъ того, чтобы ненавидть ее, хотя ненависть къ предмету ея любви съ дикимъ буйствомъ заклокотала въ моемъ сердц. Я жаллъ о злосчастной жизни, на которую обрекъ ее холодный эгоизмъ безчувственной родни. Я зналъ, что бдственные часы ея жизни сочтены неумолимой судьбой, но меня мучила
"Нсколько недль я раздумывалъ, какому роду смерти отдать предпочтеніе. — Сперва я подумалъ объ отрав; потомъ мн пришла мысль утопить мою жертву; наконецъ, я остановился на огн. Нашъ громадный домъ объятъ пламенемъ, a жена сумасшедшаго превратилась въ уголь и золу, — какая поразительная картина! Я долго лелялъ эту мысль и хохоталъ до упаду, представляя себ, какъ разумные люди станутъ относиться къ этой штук, ничего въ ней не понимая, и какъ ловко они будутъ проведены хитростью сумасшедшаго! Однакожъ, по зрломъ размышленіи, я нашелъ, что огонь непригоденъ для моей цли. Бритва заняла все мое вниманіе. О! какое наслажденіе испытывалъ я день за днемъ, натачивая ее и представляя въ своемъ воображеніи тотъ рубецъ, какой будетъ сдланъ ею на ше моей жены.
"Наконецъ, явились ко мн старыя чудовища, которыя и прежде руководили моими дйствіями, и на разные голоса прошептали, что пришла пора дйствовать, и положили мн въ руку открытую бритву, Я крпко сжалъ ее, быстро вскочилъ съ постели и наклонился надъ своей спящей женой. Ея лицо было прикрыто рукой; я осторожно отодвинулъ руку, и она упала на грудь несчастной женщины. Видимо, жена моя плакала недавно, потому что на щекахъ ея еще оставались незасохшія капли слезъ. Ея блдное лицо было кротко и спокойно и въ то время, какъ я смотрлъ на него, оно озарялось нжной улыбкой. Я осторожно положилъ руку на плечо. Она вздрогнула, но еще во сн. Я наклонился ниже… Она вскрикнула и пробудилась.
"Одно движеніе моей руки — и звукъ навсегда бы замеръ въ ея груди. Но я испугался и отступилъ шагъ назадъ. Ея глаза пристально смотрли на меня, и не знаю, отчего это случилось, но только ея взглядъ производилъ во мн чувство трепета и смятенія. Она поднялась съ кровати. Я задрожалъ, бритва была y меня въ рук, но я не могъ пошевелиться. Она стала медленно отступать къ двери, продолжая смотрть на меня своимъ спокойнымъ, пристальнымъ взглядомъ. Приблизившись къ двери, она обернулась. Очарованіе исчезло. Я подскочилъ впередъ и схватилъ ея за руку. Она вскрикнула разъ и другой и упала на полъ.
"Теперь я мотъ убить ее безъ всякаго сопротивленія, но въ дом уже была произведена тревога. Я услышалъ стукъ шаговъ на ступеняхъ лстницы. Я вложилъ бритву въ футляръ, отперъ дверь на лстницу и громко позвалъ на помощь.
"Пришли люди, подняли ее и положили на кровать. Цлые часы не приходила она въ себя, a когда пришла и къ ней воротилась способность говорить, она потеряла разсудокъ, стала дика и даже свирпа.
"Призвали докторовъ. Великіе люди подкатили къ моему подъзду на прекрасныхъ лошадяхъ, и жирные лакеи стояли на запяткахъ ихъ каретъ. Нсколько недль сряду бодрствовали они при постели моей больной жены. Открылся, наконецъ, между ними великій консиліумъ, и они совщались въ другой комнат съ торжественною важностью, обращаясь другъ къ другу на таинственномъ нарчіи врачебнаго искусства. Посл консультаціи, одинъ изъ самыхъ знаменитыхъ эскулаповъ предсталъ передо мной съ глубокомысленнымъ лицомъ, отвелъ меня въ сторону, сдлалъ ученое вступленіе, сказалъ въ утшеніе и назиданіе нсколько краснорчивыхъ словъ, и объявилъ мн, сумасшедшему, — что жена моя сошла съ ума. Онъ стоялъ со мною y открытаго окна, и его рука лежала на моемъ плеч. Стоило употребить весьма легкое усиліе, и премудрый эскулапъ полетлъ бы вверхъ ногами на кирпичный тротуаръ. Это была бы превосходнйшая штука! Но я глубоко таилъ въ своей груди завтную тайну, и эскулапъ остался невредимъ. Черезъ нсколько дней мн было объявлено, что больную должно запереть въ какомъ-нибудь чулан, подъ строгимъ надзоромъ опытной сидлки: сумасшедшій долженъ былъ озаботиться насчетъ ареста своей жены. Я удалился за городъ въ открытое поле, гд никто не могъ меня слышать, и громко хохоталъ я, и дикій крикъ мой долго разносился по широкому раздолью.
"Она умерла на другой день. Почтенный старецъ съ сдыми волосами сопровождалъ на кладбище свою возлюбленную дщерь, и нжные братцы оросили горькими слезами безчувственное тло своей сестрицы.
"Духъ мой волновался, чувства били постоянную тревогу, и я предугадывалъ инстинктивно, что секретъ мой, рано или поздно, сдлается извстнымъ всему свту, что меня назовутъ ея убійцей. Я не могъ постоянно скрывать своей дикой радости и буйнаго разгула, клокотавшаго въ моей груди. Оставаясь одинъ въ своей комнат, я прыгалъ, скакалъ, билъ въ ладоши, кувыркался, плясалъ, и дикій восторгъ мой раздавался иной разъ по всему дому. Когда я выходилъ со двора и видлъ на улицахъ шумныя толпы, когда сидлъ въ театр, слышалъ звуки оркестра и смотрлъ на танцующихъ актеровъ, неистовая радость до того начинала бушевать въ моей груди, что я томился непреодолимымъ желаніемъ выпрыгнуть на сцену и разорвать на мелкіе куски весь этотъ народъ. Но, удерживая порывы своего восторга, я скрежеталъ зубами, топалъ ногой и крпко прижималъ острые ногти къ ладонямъ своихъ собственныхъ рукъ. Все шло хорошо, и никто еще не думалъ, не гадалъ, что я былъ сумасшедшій.
"Помню… это, однакожъ, послдняя вещь, которую я еще могу хранить въ своей памяти: дйствительность въ моемъ мозгу перемшивается теперь на половину съ фантастическими грезами, да и нтъ y меня времени отдлять перепутанныя идеи одну отъ другой. — Помню, какъ, наконецъ, меня вывели на свжую воду. Ха, ха, ха! Еще я вижу, какъ теперь, ихъ испуганные взоры, еще чувствую, какъ сжатый кулакъ мой бороздилъ ихъ блдныя щеки и какъ потомъ, съ быстротою вихря, я бросился впередъ, оставивъ ихъ оглашать безполезнымъ визгомъ и гвалтомъ пустое пространство. Сила гиганта объемлетъ меня, когда я думаю теперь объ этомъ послднемъ подвиг въ своей жизни между разумными людьми. Вотъ… вотъ какъ дребезжитъ, хруститъ, ломается и гнется эта желзная ршетка подъ моей могучей рукой. Я могъ бы искромсать ее, какъ гибкій сучокъ, если бы могъ видть опредленную цль для такого маневра; но здсь пропасть длинныхъ галлерей, запоровъ, дверей: трудно было пробить себ дорогу черезъ вс эти преграды Да еслибъ и пробилъ, на двор, я знаю, пришлось бы наткнуться на желзныя ворота, всегда запертыя и задвинутыя огромнымъ желзнымъ болтомъ. Всмъ здсь извстно, что я былъ за человкъ.
"Ну да… такъ точно: я вызжалъ на какой-то спектакль. Было уже поздно, когда я воротился домой. Мн сказали, что въ гостиной дожидается меня одинъ изъ трехъ братцевъ, желавшій, сказалъ онъ, переговорить со мною о какомъ-то важномъ дл: я помню это хорошо. Этотъ человкъ, должно замтить, служилъ для меня предметомъ самой остервенлой ненависти, къ какой только способенъ сумасшедшій. Уже давно я собирался вонзить свои когти въ его надменную морду. Теперь мн доложили, что онъ сидитъ и ждетъ меня для переговоровъ. Я быстро побжалъ наверхъ. Ему нужно было сказать мн пару словъ. По данному знаку слуги удалились. Было поздно, и мы остались наедин, съ глазу на глазъ — первый разъ въ жизни.
"Я тщательно отворотилъ отъ него свои глаза, такъ какъ мн было извстно, — и я гордился этимъ сознаніемъ, — что огонь бшенства изливался изъ нихъ яркимъ потокомъ. Мы сидли молча нсколько минутъ. Онъ первый началъ разговоръ. Странныя выходки съ моей стороны, говорилъ онъ, послдовавшія немедленно за смертью моей сестры, были нкоторымъ образомъ оскорбленіемъ священной ея памяти. Соображая различныя обстоятельства, ускользавшія прежде отъ его вниманія, онъ былъ теперь почти убжденъ, что я дурно обращался съ его сестрой. Поэтому онъ желалъ знать, справедливо ли онъ думалъ, что я злонамренно оскорбляю память несчастной покойницы и оказываю явное неуваженіе къ ея осиротлому семейству. Званіе, которое онъ носитъ, уполномочиваетъ его требовать отъ меня такихъ объясненій.
"Этотъ человкъ имлъ должность, красивую должность, купленную на мои деньги. Въ его голов прежде всего родился и созрлъ остроумный планъ — заманить меня въ западню и овладть моимъ богатствомъ. Больше всхъ и настойчиве всхъ другихъ членовъ семейства принуждалъ онъ свою сестру выйти за меня, хотя зналъ, что сердце ея принадлежало молодому человку, любившему ее до страсти. Званіе уполномочиваетъ его! Но это званіе было позорной ливреей его стыда! Противъ воли я обратилъ на него свой взоръ, но не проговорилъ ни слова.