Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
— Пятидесяти фунтовъ мало, — сказалъ м-ръ Джингль, вставая съ мста. — Не сойдемся.
— Погодите, почтеннйшій, — возразилъ адвокатъ, удерживая его за фалду. — Капиталецъ кругленькій: человку съ вашими способностями много можетъ сдлать изъ пятидесяти фунтовъ.
— Полтораста фунтовъ, такъ и быть, — отвчалъ м-ръ Джингль холоднымъ тономъ.
— Что вы, почтеннйшій, Богъ съ вами! — возразилъ адвокатъ. — Вдь все это дло, говоря по совсти, выденнаго яйца не стоитъ.
— Однакожъ, вы сами предложили пятьдесятъ.
— И довольно.
— Сто пятьдесятъ.
— Какъ это можно, помилуйте! Семьдесятъ, если угодно.
— Не сойдемся, — сказалъ м-ръ Джингль, вставая
— Куда жъ вы такъ спшите, почтеннйшій? Погодите. Восемьдесятъ фунтовъ — согласны?
— Мало.
— Довольно, почтеннйшій, увряю васъ. Неужели вы не сдлаете никакой уступки?
— Нельзя. Разсудите сами: девять фунтовъ стоили мн почтовые прогоны; три — позволеніе, итого двнадцать; вознагражденіе за хлопоты положимъ сто, итого сто двнадцать. Сколько же, по вашему, должно стоить оскорбленіе личной чести и потеря невсты?
— Э, полноте, почтеннйшій! Я уже сказалъ, что мы хорошо понимаемъ другъ друга. Стоитъ ли намъ распространяться насчетъ этихъ послднихъ пунктовъ? Сто фунтовъ для круглоты счета: хотите?
— Сто двадцать.
— Право, почтеннйшій, охота вамъ изъ такой малости… Ну, я напишу вексель.
И сухопарый джентльменъ слъ за столъ писать вексель.
— Срокъ платежа я назначу послзавтра, — сказалъ адвокатъ, обращаясь къ м-ру Уардлю, — a вы между тмъ увезите вашу сестрицу.
М-ръ Уардль сдлалъ утвердительный знакъ.
— Ну, почтеннйшій, стало быть, мы помирились на сотн фунтовъ?
— На ста двадцати.
— Почтеннйшій…
— Пишите, м-ръ Перкеръ, и пусть онъ убирается къ чорту, — перебилъ старикъ Уардль.
М-ръ Джингль взялъ написанный вексель и положилъ въ карманъ.
— Теперь — вонъ отсюда, негодяй! — закричалъ м-ръ Уардль.
— Почтеннйшій…
— И помни, — продолжалъ м-ръ Уардль, — ни за какія блага я не ршился бы на эти переговоры съ тобою, если бы не былъ убжденъ, какъ дважды два, что съ моими деньгами ты гораздо скоре полетишь къ чорту въ омутъ, чмъ…
— Почтеннйшій, почтеннйшій…
— Погодите, Перкеръ. — Вонъ отсюда, негодяй!
— Сію минуту, — отвчалъ съ невозмутимымъ спокойствіемъ кочующій актеръ. — Прощай, Пикквикъ, прощай, любезный.
Если бы равнодушный зритель могъ спокойно наблюдать физіономію великаго человка въ продолженіе послдней части этой бесды, онъ не мотъ бы надивиться, какимъ образомъ пожирающій огонь негодованія не расплавилъ стеколъ его очковъ: такъ могучъ и величественно свирпъ былъ теперь гнвъ президента Пикквикскаго клуба! Кулаки его невольно сжались, щеки побагровли и ноздри вздулись, когда онъ услышалъ свое собственное имя, саркастически произнесенное презрннымъ негодяемъ. Однакожъ онъ укротилъ свои бурные порывы, и невроятное чудо! нашелъ въ себ твердость духа — неподвижно стоять на одномъ мст.
М-ръ Пикквикъ былъ философъ, это правда; но вдь и философы — т же смертные люди, облеченные только бронею высшей мудрости и силы. Стрла, роковая стрла пронзила насквозь философскую броню и просверлила самое сердце великаго мужа. Раздираемый самою отчаянною яростью, онъ схватилъ чернильницу, бросилъ ее со всего размаха и неистово побжалъ впередъ. Но м-ръ Джингль исчезъ въ эту минуту, и великій человкъ, самъ не зная какъ, очутился въ объятіяхъ Самуэля.
— Куда вы бжите, сэръ? — сказалъ эксцентрическій слуга. — Мебель, я полагаю, дешева въ вашихъ мстахъ, a y насъ покупаются чернильницы на чистыя денежки, м-ръ… не имю чести знать вашего имени, государь мой. Погодите малую толику: какая польза вамъ гнаться за человкомъ, который, провалъ его возьми, мастерски составилъ свое счастье? Онъ теперь на другомъ конц квартала, и ужъ, разумется, его не видать вамъ, какъ своихъ ушей.
М-ръ Пикквикъ, какъ и вс люди, способенъ былъ внимать голосу убжденія, кому бы онъ ни принадлежалъ. Мыслитель быстрый и могучій, онъ вдругъ взвсилъ вс обстоятельства этого дла и мигомъ сообразилъ, что благородный гнвъ его будетъ на этотъ разъ совершенно безсиленъ и безплоденъ. Онъ угомонился въ одно мгновеніе ока, испустилъ три глубокихъ вздоха, вынулъ изъ кармана носовой платокъ и благосклонно взглянулъ на своихъ друзей.
Говорить ли намъ о плачевномъ положеніи миссъ Уардль, оставленной такимъ образомъ своимъ неврнымъ другомъ? М-ръ Пикквикъ мастерски изобразилъ эту раздирательную сцену, и его записки, обрызганныя въ этомъ мст горькими слезами состраданія, лежатъ предъ нами: одно слово, и типографскіе станки передадутъ ихъ всему свту. Но нтъ, нтъ! Покоряясь голосу холоднаго разсудка, мы отнюдь не намрены сокрушать грудь благосклоннаго читателя изображеніемъ тяжкихъ страданій женскаго сердца.
Медленно и грустно два почтенныхъ друга и страждущая леди возвращались на другой день въ городъ Моггльтонъ. Печально и тускло мрачныя тни лтней ночи ложились на окрестныя поля, когда путешественники прибыли, наконецъ, въ Дингли-Делль и остановились передъ входомъ въ Меноръ-Фармъ.
Глава XI. Неожиданное путешествіе и ученое открытіе въ ндрахъ земли. — Пасторскій манускриптъ
Спокойная ночь, проведенная въ глубокой тишин на хутор Дингли-Делль, и пятьдесятъ минутъ утренней прогулки на свжемъ воздух, растворенномъ благоуханіями цвтовъ, возстановили совершеннйшимъ образомъ физическія и нравственныя силы президента Пикквикскаго клуба. Цлыхъ два дня великій человкъ пребывалъ въ томительной разлук со своими добрыми друзьями, и сердце его стремилось теперь къ вожделнному свиданію. Окончивъ кратковременную прогулку, м-ръ Пикквикъ возвратился домой и на дорог, съ невыразимымъ наслажденіемъ, встртилъ господъ Винкеля и Снодграса, спшившихъ привтствовать и облобызать великаго мужа. Удовольствіе свиданья, какъ и слдовало ожидать, сопровождалось превыспреннимъ восторгомъ, да и какой смертный мотъ безъ такого восторга смотрть на лучезарныя очи и ланиты президента? Между тмъ, однакожъ, какое-то облако пробгало по челу обоихъ друзей, и какая-то тайна, тяжелая, возмутительная, облегала ихъ безпокойныя души. Что бы это значило, — великій человкъ, несмотря на вс усилія своего генія, никакъ не могъ постигнуть.
— Здоровъ ли Топманъ? — спросилъ м-ръ Пикквикъ, пожимая руки обоимъ друзьямъ, посл взаимнаго обмна горячихъ привтствій. — Топманъ здоровъ ли?
М-ръ Винкель, къ которому спеціальнымъ образомъ относился этотъ вопросъ, не далъ никакого отвта. Печально отворотилъ онъ свою голову и погрузился въ таинственную думу.
— Снодграсъ, — продолжалъ м-ръ Пикквикъ строгимъ тономъ, — гд другъ нашъ Топманъ? Не боленъ ли онъ?
— Нтъ, — отвчалъ м-ръ Снодграсъ, и поэтическая слеза затрепетала на роговой оболочк его глаза, точь-въ-точь какъ дождевая капля на хрустальномъ стекл.- нтъ, онъ не боленъ.
М-ръ Пикквикъ пріостановился и съ великимъ смущеніемъ принялся осматривать своихъ друзей.
— Винкель, Снодграсъ… что все это значитъ? Гд другъ Топманъ? Что случилось? Какая бда разразилась надъ его головой? Говорите… умоляю васъ, заклинаю… Винкель, Снодграсъ, — я приказываю вамъ говорить.
Наступило глубокое молчаніе. Торжественная осанка м-ра Пикквика не допускала никакихъ противорчій и увертокъ.
— Онъ ухалъ, — проговорилъ наконецъ м-ръ Снодграсъ.
— Ухалъ! — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ. — Ухалъ!