Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
— Давно… очень давно… больше двухъ недль.
— Сколько же еще намрены пробыть?
— Недлю.
— Вамъ много будетъ дла, если вы намрены этимъ временемъ собирать матеріалы, — отвчалъ улыбаясь м-ръ Пикквикъ.
— Матеріалы уже вс готовы, — сказалъ графъ.
— Право?
— Они y меня здсь, — прибавилъ графъ, знаменательно ударяя себя по лбу. — Стоитъ только приссть, и книга готова.
— О чемъ же преимущественно вы намрены писать?
— Обо всемъ: музыка, живопись, наука, поэзія, политика — все войдетъ въ мои записки.
— Какъ же это, сэръ? Уже одна политика требуетъ глубокихъ соображеній: вдь это все то же, что житейская философія.
— Погодите, — сказалъ графъ, вынимая
Такимъ образомъ невинное замчаніе м-ра Пикквика, дополненное разными поясненіями, удостоилось быть внесеннымъ въ книгу знаменитаго иностранца.
— Графъ, — сказала м-съ Львица Гонтеръ.
— Что прикажете, мадамъ Гонтъ?
— Позвольте представить вамъ м-ра Снодграса, поэта, друга м-ра Пикквика.
— Погодите! — воскликнулъ графъ, вынимая опять записную книгу. — Поэтъ Сной-Красъ? Карашо. Глава пятьдесятая. Поэзія. На утреннемъ бал мадамъ Гонтъ познакомила меня съ первымъ англійскимъ поэтомъ, господиномъ Сной-Красъ, другомъ м-ра Вика. Сама Гонтъ написала знаменитую поэму "Издохлая лягушка". Карашо, очень карашо.
И, окончивъ эти замтки, графъ удалился въ противоположный конецъ сада, вполн довольный собранными свдніями.
— Чудный человкъ этотъ графъ Сморльторкъ! — сказала м-съ Львица Гонтеръ.
— Глубокій философъ, — замтилъ редакторъ "Синицы".
— Свтлая голова, — прибавилъ м-ръ Снодграсъ.
Вс присутствовавшія особы единодушно согласились съ этими отзывами, прославляя, каждый по своему, премудрость знаменитаго иностранца.
Въ эту минуту грянулъ концертъ, раздались очаровательные звуки инструментальной музыки, и толпа, прославлявшая графа Сморльторка, забыла свой панегирикъ. Посл концерта началась музыка вокальная, гд иностранные артисты, надсаживая грудь и горло, обнаружили удивительныя эволюціи своего искусства. Публика утопала въ океан восторговъ. Затмъ выступилъ на сцену мальчишка лтъ четырнадцати, черномазый и совсмъ невидный собою, но штукарь удивительный, заслужившій отъ всхъ громкіе аплодисменты. Взявъ огромный стулъ за одну ножку, онъ повертлъ его надъ своей головой, поставилъ на землю, разбжался, перепрыгнулъ, сталъ на четвереньки, перекувырнулся, слъ, и, въ довершеніе эффекта, сдлалъ галстухъ изъ своихъ собственныхъ ногъ, закинувъ ихъ за шею и стараясь принять позицію жабы.
Все это было прелюдіей къ наслажденіямъ высшаго разряда, къ поэтическимъ наслажденіямъ. Ихъ открыла м-съ Поттъ, зачирикавши слабымъ голосомъ небольшое стихотвореньице въ классическомъ дух, приспособленномъ къ ея роли Аполлона. Затмъ сама м-съ Гонтеръ продекламировала свою "Элегію къ издыхающей лягушк". Публика пришла въ не-описанный восторгъ и сопровождала громкимъ «браво» каждую строфу. Къ удовольствію всхъ любителей изящнаго, м-съ Львица Гонтеръ должна была декламировать въ другой разъ, и нкоторые изъ гостей изъявили желаніе слышать ее въ третій разъ, но большинство публики, ожидавшей питательнаго завтрака, избавило хозяйку отъ лишняго труда. Его сіятельство графъ Сморльторкъ и многіе другіе джентльмены замтили весьма основательно, что было бы неблагоразумно и совсмъ неделикатно злоупотреблять такъ долго снисходительнымъ терпніемъ м-съ Львицы Гонтеръ. Поэтому, несмотря на совершеннйшую готовность со стороны хозяйки читать еще нсколько разъ "Издыхающую лягушку", скромные и деликатные гости отказались наотрзъ ее слушать, и, когда вслдъ затмъ отворились двери павильона, гд устроенъ былъ завтракъ, публика хлынула туда съ величайшею поспшностью, такъ какъ было вообще извстно, что м-съ Львица Гонтеръ, приглашая къ себ больше сотни гостей, устраивала завтракъ только на пятьдесятъ персонъ: вся заботливость ея въ такихъ случаяхъ обращалась на однихъ львовъ, a мелкія животныя должны были промышлять о себ сами.
— Гд же м-ръ Поттъ? — спросила м-съ Львица Гонтеръ, собирая вокругъ себя знаменитыхъ львовъ.
— Здсь я, сударыня, — отвчалъ редакторъ, выходя изъ отдаленнаго конца павильона. Безъ этого приглашенія хозяйки онъ рисковалъ остаться голоднымъ на весь день.
— Почему вы къ намъ не придете? — продолжала м-съ Львица Гонтеръ.
— Пожалуйста, не безпокойтесь о немъ, — сказала м-съ Поттъ обязательнымъ тономъ, — вы напрасно принимаете на себя лишнія хлопоты, м-съ Гонтеръ. — Вдь теб хорошо тамъ. мой милый, не правда ли?
— Очень хорошо, мой ангелъ, — отвчалъ несчастный Поттъ, сдлавъ кислую гримасу.
Бдный супругъ! Повелительный взглядъ м-съ Поттъ уничтожилъ мгновенно его могущество и силу, и орудіе казни, которое онъ держалъ въ своихъ рукахъ, становилось теперь ничтожной игрушкой въ присутствіи повелительной супруги.
М-съ Львица Гонтеръ бросала вокругъ себя торжественные взгляды. Графъ Сморльторкъ погруженъ былъ въ созерцаніе роскошныхъ блюдъ; м-ръ Топманъ усердно угощалъ раковымъ салатомъ знаменитыхъ львицъ, обнаруживая высокую степень граціозности, столь свойственной испанскимъ бандитамъ; м-ръ Снодграсъ, искусно отстранивъ молодого джентльмена, поставлявшаго критическія статьи для итансвилльской «Синицы», объяснялъ патетическія мста молодой красавиц, завдывавшей стихотворнымъ отдломъ на страницахъ «Синицы»; м-ръ Пикквикъ любезничалъ и насыщался, занимая одно изъ самыхъ почетныхъ мстъ подл самой хозяйки. Отборный кружокъ былъ, повидимому, сформированъ вполн, и не было недостатка ни въ одной особ; но вдругъ, къ общему изумленію, м-ръ Левъ Гонтеръ, стоявшій до сихъ поръ y дверей, — его обязанностью всегда было стоять y дверей, — бойко выступилъ на сцену и проговорилъ суетливымъ тономъ:
— Фицъ-Маршалъ, душенька, Фицъ-Маршалъ…
— Ахъ, какъ это кстати! — сказала м-съ Львица Гонтеръ, — поторопись, мой другъ, очистить дорогу для м-ра Фицъ-Маршала. Пусть онъ идетъ прямо къ намъ: мн надобно побранить м-ра Фицъ-Маршала за его слишкомъ поздній визитъ.
— Раньше не могъ, м-съ Гонтеръ, — отвчалъ голосъ изъ толпы, — тьма народу… комната биткомъ… запыхался, усталъ… пробираюсь.
Ножъ и вилка выпали изъ рукъ президента Пикквикскаго клуба. Онъ взглянулъ черезъ столъ на бандита въ зеленой куртк: м-ръ Топманъ дрожалъ какъ въ лихорадк и смотрлъ съ такимъ отчаяннымъ видомъ, какъ будто земля готова была разступиться подъ его ногами.
. — Уфъ! — продолжалъ м-ръ Фицъ-Маршалъ, пробираясь сквозь густую толпу турокъ и всадниковъ, отдлявшихъ его отъ стола, гд сидли знаменитйшіе львы: — демонскій раутъ!.. вытерли, выгладили, выутюжили… ни морщинки на мундир, лучше всякой прачки… Ха, ха, ха! Странный катокъ… истерся… гладокъ, какъ налимъ… уфъ!
Продолжая стрлять этими и подобными стенографическими сентенціями, молодой человкъ въ костюм флотскаго офицера подошелъ къ столу, и озадаченные пикквикисты увидли передъ собой м-ра Альфреда Джингля.
Лишь только взялъ онъ и пожалъ протянутую руку м-съ Львицы Гонтеръ, глаза его столкнулись съ пылающими очами президента Пикквикскаго клуба.
— Скверный анекдотъ! — воскликнулъ м-ръ Джингль.
— Совсмъ забылъ… ждетъ почтальонъ… надо расквитаться… сейчасъ ворочусь.
— Зачмъ вамъ безпокоиться самимъ? — перебила м-съ Львица Гонтеръ, — Предоставьте этотъ трудъ лакею или, всего лучше, моему мужу.
— Нтъ, нтъ… лучше самъ… мигомъ назадъ.
И съ этими словами м-ръ Джингль снова исчезъ въ густой толп.