Замок братьев Сенарега
Шрифт:
Татары продали ее в Каффе фрязину, а тот, подержав при себе наложницей, — другому генуэзцу. С тем и довелось Аньоле в очень дальних странах побывать. По тогдашним обычаям торгового гостя, путешествую щего по делам чрез страны Востока, принимали с тем большим почетом и доверием, чем больше сопровождало его слуг. Особенно если с гостем следовала жена, или хотя бы наложница. Аньола, именуясь женой, проследовала вместе с богатым фрязином через княжества Кавказа и Шемахи в Персию, оттуда — в Индию. Возвращались через Аравию, Сирию, через остров Хиос.
По отплытии оттуда на корабль тогдашнего господина Аньолы напали критские пираты. Мужчин они перебили, а женщины, претерпев от них неизбежное, были проданы на один из островков Великого архипелага. Аньолу купил сеньер[32] острова. Некоторое время, на положении любимой наложницы, Аньола прожила у него, в милом домике близ дворца. Но, катаясь на лодке вдоль берега, была схвачена другими пиратами, на сей раз — каталонскими.
Воля судеб и ветров привела затем каталонцев на давно знакомое им Черное море, в Каффу. Там и купил ее, выставленную на рынке, мессер Пьетро Сенарега, великий знаток ясыря.
— Мессер Пьетро не ошибся в выборе, — подумал Мастер, моделируя покатое плечо. Антонио знал, сколько злых рук приходилось миновать полонянке, прежде чем попасть в добрые. Но добры ли, по — настоящему ли добры к этой женщине хищные руки мессера Пьетро Сенарега?
Аньола приподняла вдруг голову, прислушалась. И, легко вскочив, захватив одежду, кинулась к лодке, вытащенной поблизости на берег. Прошли, однако, долгие мгновения, прежде чем скрипнул песок и над краем кручи показались седеющие кудри самого синьора Пьетро. Волоча длинный меч, фрязин спустился вниз.
13
— Опять без модели работаете, маэстро? — спросил Пьетро Сенарега, разглядывая скульптуру, которой — мессер Антонио, смутясь сердцем, благодарил за это всевышнего, — которой Мастер не успел еще сделать лицо.
Скульптор молча развел руками.
— Я же предлагал вашей милости, — продолжал Пьетро, щурясь на примятый телом Аньолы холмик, на следы босых ног, ведущие к челну, — лучшую из наших полонянок, какую только пожелаете. К примеру, Аньолу.
— Что вы, синьор! — пробормотал Мастер, против воли заливаясь краской.
— Почему же? — не унимался Сенарега. — Отличное тело, лучшей натурщицы и в Италии не найти. Впрочем, понимаю. С вашим знанием природы не нужно и модели. Красавица, уснувшая на берегу, после плавания... Будь она из камня да находись мы в Европе, прелестница обогатила бы вас, мой друг. Как жаль, что бесценные ваши работы, мессере Антонио, не имеют будущего, — добавил Пьетро серьезно. — До утра всю эту прелесть смоет лиман. Разве вы Сизиф?
— Сизиф, катившийся свой камень в гору, вовсе не делал бессмысленной работы, — усмехнулся мессер Антонио. — Он доказал людям, чгго и в нелепости может быть смысл.
— Но у ваших работ нет будущего, — продолжал настаивать Пьетро.
— А что имеет будущее? ’ — спросил Мастер, продолжая трудиться. — ^ Камень, холст? Разве в этом безумном мире каменное изваяниие долговечнее песчаного? Это смоет волна, то — разобьют варвары наших дней.
— В вас говорит философ, — улыбнулся мессер Пьетро. — Послушайте наконец человека делового, — генуэзец слегка поклонился. — Я опять предлагай, извините, маэстро, сделку, которая вернет вас к достойному ваших рук благородному материалу. Доставлю сюда добрый мрамор, благородное дерево, отличный холст. Конечно — краски, инструменты. Доставлю также натурщиков и натурщиц — вы сможете выбирать их сами. Буду забирать готовые работы и платить вам за них золотом.
— К чему оно мне? — усмехнулся Мастер.
— Золото вам здесь ни к чему, — кивнул Пьетро. — Я помещу его поэтому в лучшие банки республики святого Георгия или святого Марка, по вашему выбору; вы знаете, друг мой, что генуэзские векселя надежнее наличных, как, впрочем, и венецианские, — вежливо добавил, он. — Через несколько лет за морем вас будет ждать хорошее состояние.
— Понимаю, ваша милость, — улыбнулся Мастер. — Вы не собираетесь вечно держать в своем доме такого безумца, как я.
Мессер Пьетро всплеснул руками.
— Помилуйте, почтенный друг! Живите у нас вечно, Леричи — ваши, со всем, что в них есть! Но и мне, не одаренному богами высшим разумом, ясно: объехавший полмира, вы не сможете долго оставаться в нашей пустыне. Европа, просвещенные страны властно позовут вас вскоре к себе.
«Это будет очень нескоро!» — чуть не вырвалось в тот миг у Мастера.
— Мои вещи мало нравятся заказчикам, — сказал он, глядя старшему Сенареге в глаза. И Пьетро сразу понял, о чем речь. Почти два года назад, вскоре после прибытия Антонио, мессер Пьетро попросил Мастера написать маслом его портрет. «Вам не понравится», — ответил тот. Но сдался в конце концов, сделал.
Поначалу Пьетро, когда художник снял с полотна покрывало, отшатнулся. И долгие минуты смотрел на себя, не в силах вымолвить слова. Но потом, осознав, схватил со станка, унес к себе. И ныне, может быть, дорожил этой вещью более, чем любой другою в богом данном ему замке и прочих владениях.
— Может быть, дорогой мастер, — согласился он теперь. — Но золотом будут платить. Много золота ждет вас друг, если согласитесь на эту сделку. Впрочем, к этому разговору мы еще вернемся.
Краем уха мессер Пьетро уловил чье — то нетерпеливое движение в смоленом брюхе вытащенного на берег челна. И, откланявшись, поднялся вверх по откосу. Не хватало, чтобы эта дикарка — кто бы ни прятался там, в лодке — выскочила при нем!
Аньола, действительно, появилась, как только перо на шапочке генуэзца исчезло из виду. Потянулась всем телом и, подойдя, неторопливо заняла прежнее место, отложив в сторону платье. Мастер в беспокойстве поежился.
— Мессер Пьетро может возвратиться, — сказал неуверенно он.
— Не вернется, ушел, — проговорила Аньола, едва шевельнув плечом.
Мессер Антонио снова взялся за работу, досадуя на себя. Лопатка в его руке нетерпеливо двигалась по округлым формам зыбкого изваяния, добавляя, снимая, приминая, доводя до совершенства обреченный на скорую гибель рельеф. Полонянка дала ему, мужу, урок смелости, который следовало честно принять.