Замок Фрюденхольм
Шрифт:
Ольсен выполнял свою работу без шума и треска. Он скромно приходил туда, куда ему надлежало ходить, и делал что ему было положено. В его распоряжении не было блестящего полицейского автомобиля, как у фон Хане. Он не расхаживал с важным видом в шпорах и но был похож на прусского юнкера. Но волосы Ольсена благоухали помадой, он носил пестрый галстук и двухцветные замшевые ботинки. Глаза у него влажно блестели. Коллеги ничуть не походили друг на друга. И все же оба они оказывали услугу государству, работали ради безопасности государства. (Чего же стоило государство, если оно прибегало к услугам подобных лиц?) Теперь Ольсен мог снова выполнять деликатные поручения, если новый владелец Фрюденхольма
10
Даже в замке Фрюденхольм замерзли водопроводные трубы. Прислуге пришлось отогревать их паяльными лампами, чтобы снабдить водой ванные комнаты. Термометр показывал тридцать градусов мороза. Ничего подобного не наблюдалось с незапамятных времен, писала «Амтсависен». Вот точно так же холодно было и во время войны со Швецией, когда Карл Густав по льду перешел пролив и напал на датчан врасплох [12] .
Хорошо жилось тем, у кого не было водопровода. Их не одолевали огорчения из-за ванных комнат и замерзших батарей. Но старушке Эмме пришлось взяться за топор, чтобы освободить свое ведро с нечистотами. Ну и злая же была зима!
12
Имеются в виду войны шведского короля Карла Густава в 1657-1660гг.
В комнате для батраков смерзшуюся одежду можно было прямо ставить в угол, в таком виде она и стояла до следующего утра. Парни засовывали стаканы с водой в толстые меховые варежки и ставили рядом с кроватью, и хотя воду брали из горячего бака на кухне, к утру она промерзала до дна. Мерзла картошка в подвалах и приобретала странный сладковатый вкус. Замерзало варенье, а малиновый сок и томатная паста выбили из бутылок пробки и красными сосульками вылезли наружу. Перемерзший торф оттаивали у печки, и он растекался по полу черной грязью, — очевидно, среди брикетов были четырехгранные куски смерзшейся земли, которые тоже шли в продажу. Коричневая блестящая жидкая сажа, точно глазурь, покрывала печные трубы изнутри.
Топливо было в цене. В лесах Фрюденхольма валили деревья, и граф приказал своему лесничему запретить жителям поселка собирать там хворост. Желающие могут покупать хворост вязанками. Детей и женщин, таскавших из лесу сухие сучья, лесники прогоняли, угрожая им здоровенными палками. В старые добрые времена им бы не отделаться так легко, тогда графы обладали большей властью. Впрочем, похоже, что время господ снова вернулось. Многое на это указывало.
Ученые выступали по радио, утверждая, что холод полезен. Никогда еще здоровье населения не было в таком хорошем состоянии. Мерзнуть полезно. А если мало еды, то и голодание пойдет на пользу. Когда-то масло считалось более полезным продуктом, чем маргарин, потом наоборот. Теперь нехватка и в том и в другом, значит, жиры вообще вредны. На то и существует наука, чтобы это доказать.
В магазине продавали табак только постоянным покупателям. Последнюю партию красного вина закупил пастор Нёррегор-Ольсен. Оно было неважное, но, возможно, станет лучше, если постоит да подождет. Зато как приятно, когда навестит друг, спуститься в подвал, отпереть там дверь и вынуть красивую запыленную бутылочку. Разумеется, в такую ужасную зиму Харальд Хорн сюда не приезжал; у него столько хлопот — легко ли насаждать нордическую культуру, он не может позволить себе отпуск в любое время года. Но в пасторской усадьбе ему всегда рады. В доме приготовлена комната для гостей, с гардинами в синюю полоску и мелкими розочками на обоях.
В газете «Данмаркстиденде» пастор читал обозрения Харальда
Пастору Нёррегор-Ольсену для его работы разрешили получать дополнительный паек кокса; его кабинет был его мастерской, его рабочим местом, где он сочинял свои воскресные проповеди, а потом переделывал их для выступления по радио. Тут же помещалась и редакция приходской церковной газетки, а это также давало право на лишнее топливо. Кроме того, пастору принадлежал участок, где можно рубить лес. Имелась даже возможность понемногу продавать дрова тем, кто в них нуждался. Пастор Нёррегор-Ольсен кое-что смыслил в торговле. Он поставлял форменную одежду молодежному отделению миссии — спортивные блузы из магазина зятя в Копенгагене. А с тех пор как в пасторской усадьбе завели птичник, появились и яйца и цыплята (птичник построили сразу же, когда возникла угроза войны, — как знать, а вдруг будет голод).
Никакого голода не было. Несмотря на холода и военные сводки, свиньям Енса Ольсена жилось прямо-таки великолепно; он любил заходить в свинарник полюбоваться животными, щекотал соски огромной свинье, называя ее дочуркой. Сам он тоже все больше смахивал на свинью и даже научился двигать носом — его нос был вылитый свиной пятачок; а когда Енс бывал доволен, он еще и похрюкивал. А почему ему не быть довольным? Дела его шли полным ходом. Свиньи прибавляли в весе. Прибавляли в весе и его вечно что-то жующие дочери. На ощупь они были твердые, точно мрамор, ходили на низких каблуках, растопырив руки. Их мать — чудесная женщина — также была неимоверно толста. А теперь она лежит на кладбище, и могилу ее прикрывают зимой еловыми ветками, чтобы ей было теплее.
Енсу Ольсену принадлежал маленький дом возле пруда, где жил Мартин Ольсен. Хозяин он был не слишком строгий, скорее добродушный. Вокруг него и его толстых дочерей всегда носились запахи соуса, жаркого и органических удобрений; это были сытые, мирные люди, они не вмешивались ни в политику, ни в споры.
Голода не было. Свиней в стране насчитывалось больше, чем населения. Можно было даже подкормить свининой некоторые другие страны. День-деньской на конвейере больших боен разделывали свиней, и пароходы и товарные поезда увозили свиные туши в дальние края. Тончайшая на вкус беконная свинина отправлялась в Англию, а исполинские жирные свиньи, откормленные зерном, шли в Германию, где вкусы были менее тонкими.
По радио сообщали, что германские подводные лодки торпедируют пароходы. Это было обычным делом, и если на борту парохода не было никого из знакомых, то, пожалуй, особенно и переживать не приходилось. Радио сообщало об этом самым нейтральным и предупредительным тоном, чтобы не дай бог не оскорбить немцев. Дания ведь нейтральная страна, ей не следует вставать на чью-либо сторону. Называлось это не торпедированием, а военными кораблекрушениями, что звучало более объективно. Двадцать человек погибло, четырнадцать пропало без вести, говорил диктор. Люди слушали длинный перечень имен. Скоро ли он кончит? Неужели есть еще жертвы? Наконец — спортивные новости: АБ победила ВГ с результатом 4:3.