Замок Фрюденхольм
Шрифт:
Маргрета, заметившая, что Мартин тоже начинает горячиться, быстро сказала что-то насчет кори. Неужели нет какой-нибудь сыворотки, вроде той, что прививали детям, когда они болели коклюшем?
— Нет, — сказал доктор.
Вот как, а она как будто слышала…
— Есть сыворотка, которую получают из крови пациентов, только что переболевших корью, но она дорого стоит и бывает редко. Ее вообще очень мало применяют, только к детям, больным туберкулезом или какой-нибудь другой болезнью, при которой особенно опасна корь. А ваши дети исключительно здоровые и крепкие, никакой опасности для них нет. надо только быть осторожной. Держите Розу в постели несколько дней после того, как у нее будет нормальная температура, — пять,
Уходя, доктор сказал:
— Не забудьте заслонить лампу красной бумагой и повесьте что-нибудь на окна! Надо беречь глаза девочки! Черт возьми, мало того, что вы сами видите все в красном свете!
И он отправился к другому пациенту. Возле болота жила женщина, сильно страдавшая от приливов крови.
Конечная станция рейсового автобуса была около кабачка — исторического, как и все другие кабачки. Здесь доктор немного отдохнул, пока шофер ел бутерброды и пил трактирное суррогатное кофе, и прочел в «Амтсависен» о последних несчастных случаях.
А Эгон Чарльз Ольсен в новом пальто и меховой шапке направился по аллее в замок Фрюденхольм.
12
Есть люди, принадлежащие к категории избранных, и есть избранные круги общества. Есть и другие круги, к ним принадлежат другие люди — скромные, обыкновенные, члены больничной кассы, люди простые.
Что касается Ольсена, то он вращался в избранных кругах, в самых высших. Общество нуждалось в услугах Ольсена. Государство на него опиралось. Да, вот как низко пало государство, что ему пришлось опираться на Эгона Чарльза Ольсена. Некогда он боялся полиции, и если ему случалось проходить по улице мимо полицейского, руки у него становились влажными от пота. А теперь он расхаживал по залам с колоннами и по секретным комнатам Полицейского управления, словно сын в родительском доме. Начальник государственной полиции, полицейский с галстуком художника, пожимал ему руку — он был для него скорее другом, чем начальником.
Ольсен приехал в замок Фрюденхольм вовсе не для того, чтобы разговаривать с графом Пребеном о государственных делах. Дело касалось одной частной, совершенно пустячной истории из светской жизни. Одна дама из высших кругов буржуазии предполагала, что граф изнасиловал ее, напоив допьяна в своей столичной квартире. Теперь она пыталась шантажировать его.
Вот что случается в избранных кругах. Это не было сенсацией, но графу желательно было ограничить свои расходы, связанные с половым инстинктом, по возможности самыми незначительными суммами. Наверняка можно выведать кое-что о даме, мало ему знакомой, и очень важно найти свидетеля. А специальность Ольсена как раз и состояла в том, чтобы быть свидетелем и добывать о людях сведения. Он поставлял подобный материал и для высших властей. Сам начальник государственной полиции мог его рекомендовать.
Ольсен был хорошо известен в поместье Фрюденхольм. В свое время он здесь работал и знал кое-какие из его тайн. Он выполнял деликатное поручение для Скьерн-Свенсена, когда помещик хотел объявить свою жену сумасшедшей. Граф Пребен призвал того же самого специалиста, и бледный слуга Лукас впустил его через черный ход, что часто делал и прежде, ничему не удивляясь и ни о чем не расспрашивая.
— Привет, — только и сказал он. — Ты снова здесь!
— Да, — сказал Ольсен, — Я опять здесь.
Граф нуждался в его помощи, как нуждалась в ней it сама государственная власть. Наверное, граф слышал о дружбе Ольсена и Скьерн-Свенсена. Возможно, он знал Ольсена и по винным погребкам в центре Копенгагена, где встречалось так много интересных людей. Дошло до того, что низы и верхи искали общества друг друга. Это была определенная стадия развития человечества.
Лукас заметил, что Ольсен и граф встретились, как старые товарищи и сердечные друзья, они хлопали друг друга по плечу и шутливо
— Здравствуй, старина. А ты поставишь бутылочку пива?
Беседа двух господ происходила у ящика с пивом. Без всяких церемоний они сразу перешли к делу. Сколько возьмешь, чтобы скомпрометировать бабу? И сколько стоит свидетельское показание? Они легко пришли к соглашению.
На Стенгаде, в районе Нёрребро, помещалась маленькая типография, где некогда работал Ольсен; он изредка появлялся здесь и теперь, чтобы повидаться с владельцем типографии Дамаскусом и его клиентами. Тут был своеобразный клуб, где встречались разного сорта идеалисты и спорили о высоких материях, сидя в маленькой конторе с тремя красными плюшевыми стульями и штабелями печатных изданий.
«Типография Дамаскуса» — значилось на эмалированной дощечке у ворот, и рука в манжете указывала на двор, где были нагромождены бочки и ящики и какие-то люди постоянно передвигали их с места на место. В глубине двора была железная лестница, и другая рука указывала наискось на типографию, откуда доносился стук машин и где пахло типографской краской и керосином, — там идеалистические мысли размножались на старой печатной машине и на нескольких маленьких щелкающих машинах, которые прозвали «хлопушками для мух».
Во времена Ольсена там было две печатные машины, но металлические части, наиболее важные, то и дело исчезали, и теперь их хватало лишь на одну машину.
Типограф Дамаскус не находил в Ольсене ничего плохого, ой считал его просто слабым человеком. Не без огорчения он увидел, что Ольсен явился в хорошей новой шубе с меховым воротником. Старый печатник подумал, что Ольсен опять попал в плохую компанию. Он осторожно спросил гостя про его новую работу.
У Ольсена не было привычки рассказывать Дамаскусу о своих занятиях, и он не любил, когда его расспрашивали.
— Это что, допрос? — сказал он. — Неужели я за этим прихожу сюда? Ладно! Могу исчезнуть!
— Ну что вы, Ольсен. Я рад, что вам хорошо живется, — сказал Дамаскус, ласково глядя на своего бывшего сотрудника. Он желал всего самого лучшего Ольсену и всем людям. Его только смущало, почему это Ольсену теперь хорошо живется и он так шикарно одет…
А Ольсен писал доносы в Полицейское управление об идеалистах со Стенгаде. Например, там был кандидат философских наук Сивертсен, маленький пылкий человечек с седыми волосами, черными бровями и черными усами. Он проживал свое скромное состояние и занимался необычной политической деятельностью, которая могла заинтересовать СИПО. Именно Сивертсен создал движение под названием ГУФ, что означало: география, выгода, потребление [14] . Это была не обычная политическая партия, а партия над всеми партиями, лига и народное движение, которое задалось целью упразднить во всем мире деньги и вместо них ввести систему «ценностей». Тем самым кандидат Сивертсен хотел уничтожить капитализм, ибо ценности нельзя копить или получать по ним проценты — они имеют свою полную обменную стоимость лишь в день выплаты заработка; нужно торопиться покупать в день получки товары на свои ценности, потому что их стоимость падает со дня на день и к следующему дню получки эти ценности будут недействительны. Таким образом, у всех будет желание покупать, неимоверно увеличится оборот товаров и их производство, все будут преуспевать и процветать, исчезнет безработица, и достаток и счастье воцарятся на земле. Кандидат Сивертсен умел изложить все необыкновенно ясно и понятно в своих статьях и речах, и один только студент Скодсборг упорно возражал ему.
14
GUF — начальные буквы соответствующих датских слов: Geografi, udbytte, forbrug.