Замок Фрюденхольм
Шрифт:
Возможно, кто-нибудь и не слушал спортивных новостей, считая, что вряд ли вообще теперь стоит что-нибудь слушать. Двадцать человек, четырнадцать человек, сорок человек — для кое-кого это были не только цифры и имена. Для кого-то одно из названных имен было самым важным в мире. А теперь человека нет…
В красном доме напротив школы жил старый учитель Тофте, веровавший в бога и Грундтвига и научивший население всей округи таблице умножения и псалмам. Он узнал одно из имен в монотонном перечне — это один из тех, кого он научил читать. Он припомнил лицо веснушчатого мальчика с вихрастыми светлыми волосами; у него были веселые глаза, мальчишка вечно смеялся и всегда
Радио не сообщало, что гитлеровцы без предупреждения торпедировали корабли, хотя они плавали под нейтральными флагами. Ведь радио было нейтральным и диктор не мог говорить о том, что немцы из пулеметов обстреливали спасательные лодки.
Но фрахты увеличивались. Акции подымались. Судовладельцы ничем не рисковали.
Война не всем несла несчастье. Где те кони, что паслись летом в загонах Фрюденхольма? Большие деньги выручены за то, что в прошлом году не стоило ломаного гроша. Мерзлую землю продавали брикетами на вес. На кофе шли очистки от свеклы. Глина, упакованная в синие и желтые обертки, служила моющим средством. В витринах магазина появились странные товары — пачки с совершенно новыми веществами.
— Лучше запастись несколькими пачками, фру! Кто знает, когда мы получим что-либо еще!
— Да неужели будет недостаток в каких-то суррогатах?
— Как же, непременно будет, — говорил торговец. — Недостаток будет во всем, война продлится долго, лучше запастись заранее!
Само собой, торговец говорил это по секрету.
И люди делали запасы суррогатного кофе, искусственного сахара и разных других продуктов, имевших химический привкус. Подруги перезванивались по телефону:
— Ты слыхала? Говорят, с завтрашнего дня соль будут выдавать по карточкам. Лучше запастись, без соли не обойдешься. Может, это и неправда, но все говорят.
И вот хозяйки покупают соль. Проворный приказчик Эвальд на велосипеде развозит соль постоянным покупателям, позвонившим после закрытия магазина.
В поселке всюду солили свинину. Хуже было в городах, где не было погребов и где не умели солить мясо. Да свинину и нельзя хранить при центральном отоплении. Всякие запасы и склады доставляли богачам много хлопот. Бедному люду жилось легче.
Карточек на соль не ввели. Но у хозяек и без того хватало забот. В дамском швейном кружке обсуждались последние события.
— Ну, милые труженицы, придется нам довольствоваться суррогатным кофе! — Жена священника разлила кофе в чашки. — Лучшего у нас нет.
— Право, он достаточно хорош, — сказала фру Андерсен, захватившая с собой сдобную булку. — Мы у себя дома не делаем никаких запасов. Мой муж решительно против. Если другие могут пить суррогат, то можем и мы, говорит он.
Вряд ли нужно беспокоиться о пшеничной муке и масле, если хозяин — владелец пекарни.
Ох уж эти запасы! Сколько говорят и пишут о гражданской сознательности, которую все должны проявлять. Это было новое слово. Тут пастор Нёррегор-Ольсен не мог сдержаться и привел цитату из евангелия насчет птиц, которые не собирают в житницы. Но о мешке кофе на чердаке пасторского дома не сказал ни слова — ведь каждому человеку простительно иметь маленькую слабость.
Этой зимой в кружке вязали носки и кашне для посылок в Финляндию, солдатам Маннергейма. Недавно финнам на Ладожском озере явился ангел, об этом много писали газеты, и это якобы очень подбодрило солдат, а пастор Нёррегор-Ольсен упомянул этот факт в своей
Дамский кружок стал постепенно редеть. Освежающее веяние, пронесшееся над округой после появления пастора Нёррегор-Ольсена, улеглось. Когда новый священник, предприимчивый и полный сил, начал свою деятельность, он опирался на женщин. Тогда этот кружок был средоточием духовных сил, где создавались замечательные настольные салфеточки и дорожки для благотворительных базаров. Тогда женщин объединяло высокое воодушевление, они старались друг перед другом и приносили самые лучшие пирожные и кофейные зерна. Теперь одна фру Андерсен из пекарни приносила сдобные булочки, и многие подозревали, что они были вчерашние, из тех, что не удалось продать. Черствые сдобные булки не могли, конечно, кого-нибудь воодушевить, и казалось, участниц лишили благодати.
Их осталось слишком мало, чтобы пение псалмов могло по-настоящему звучать и вызывать подъем, как в первые незабываемые годы. Слишком много отпало участников. Жена Нильса Мадсена все еще преданно посещала кружок, хотя и не была ревностной христианкой; она больше молчала с кислым видом, а ее участие в хоровом пении ограничивалось недовольным мычанием. Несмотря на противодействие мужа, экономка Мариуса Панталонщика тоже приходила, впрочем, она была уже не экономка, а супруга, хотя это было одно и то же. Мариус был далеко не молод и вряд ли способен на любовь, но у него были деньги, состояние родителей, и, разумеется, он тоже оставит наследство. На это она, видимо, и рассчитывала. Детей в этом браке у них не было, экономка хотела все сохранить для себя одной. Она считалась мастерицей варить варенье, и, надо отдать ей справедливость, в доме на целый год хватало мармелада, соков и желе, хотя Мариус очень любил сладкое.
Если бы она научила его хотя бы вытирать нос, она бы уже заслужила эти деньги. Но сопли вечно застревали у него в усах, хоть и коротко подстриженных, как у одной известной личности. И зимой, в сильный мороз, он так и ходил с сосулькой под носом. Этот верзила каждый день отправлялся в магазин, накупал себе леденцов и долго еще торчал у прилавка, охотно затевая с людьми споры о системе правления и социализме, разорявшем страну. Многих забавляли его разглагольствования. Чем только не набита твоя голова, Мариус! И откуда ты это берешь!
Да, в самом деле, откуда? Он и смолоду-то звезд с неба не хватал. У него были куры и гуси, но он не управлялся с ними и не смог бы заработать себе на жизнь, если бы пришлось туго. Даже когда ему минуло пятьдесят лет, матери приходилось вытирать ему нос, а леденцы она выдавала ему только по субботам. Мать его была трудолюбивая маленькая женщина, она умела заставить своего великовозрастного долговязого сынка хоть что-то Делать. Но после ее смерти все хозяйство пришло в упадок. А тут еще эта несчастная страсть к оставленным без присмотра дамским панталонам; теперь, когда мать уже не могла более следить за ним, он неоднократно попадал в полицию.
Отнюдь не мудростью или особой одаренностью выделялся Мариус среди окружающих. Но он был ариец, этого у него не отнимешь. Он принадлежал к благородной нордической расе, которой предназначено править миром. Случайно он где-то услыхал об этих вещах, и это его увлекло. Мариус подписался на национал-социалистскую газету, оттуда он и черпал свою философию. Он водил но строчкам толстым и грязным указательным пальцем и вполголоса читал по слогам о выродках, вроде Альберта Эйнштейна, кого необходимо истребить во имя чистоты человеческой расы.