Замок храпящей красавицы
Шрифт:
Последнюю фразу Леонид проговорил, уже забившись под диван. Я быстро послала эсэмэску Юре, села на пол, постучала ладонью и деловито сказала:
– Леня, ты хочешь, чтобы гнев отца, когда он узнает об убийстве Риши, пал на чужую голову, то есть на мою?
– Да, да, – зачастил негодник, – папа меня сразу убьет! А я надеюсь, что он договорится о моей казни, понимаешь?
В словах младшего Верещагина не было никакой логики. Если он вознамерился лишиться жизни, то ему, наоборот, надо поспешить к Филиппу Леонидовичу, и вопрос разрешится в секунду: отпадет необходимость переговоров с палачами!
Но
Я откашлялась и спросила:
– Что мне сказать твоему отцу?
– Леня убил Ришу, – глухо прозвучало из‑под дивана.
– Филиппа Леонидовича не устроит такое сообщение, – заключила я, – он захочет выяснить, почему? Каков мотив? Где ты взял нож? Не получив от меня ответов, он непременно придет сюда, а тебе хочется избежать разговора, ведь так?
– Что же мне делать? – простонал Леонид.
– Давай побеседуем откровенно, – мягко предложила я, – я разберусь в деталях, предоставлю твоему отцу полный отчет о трагедии, успокою его, и тебя не станут ругать. Ты ведь боишься именно этого? Лучше расстрел, чем гнев папы?
– Да, – прошептал Леня, – я заранее знаю, что услышу! Глупый, никчемный, тупой, не приспособленный двоечник, бестолочь полнейшая, паразит! Я хочу умереть! Сергей Антипенко рвется на свободу! Если меня расстреляют, маньяк тоже умрет. Риша – вторая жертва, будут и другие. Ты умеешь пользоваться компьютером?
– С большим трудом, – ответила я.
– Жаль! У меня много материалов по Антипенко, – пробурчал Леня.
– Покажи, – потребовала я, – вылезай, не бойся. Я же не твой отец, орать не стану.
Раздалось сопение, Леонид выполз из‑под софы, сел возле меня на пол и заговорил с таким отчаяньем, что я мгновенно разозлилась на Аллу Константиновну. Почему мать вовремя не отправила сына к психотерапевту? Не проконсультировалась у психиатра? Неужели она не видела, что ее мальчик, пусть уже и не беспомощный младенец, а вполне взрослый человек, сражается с демонами? А Леня не замолкал, его голос стал звонким, почти пронзительным.
Все детство мальчика таскали по врачам. У него постоянно были простуды, ангины, грипп и прочие напасти. Из детского сада Ленечку выгнали, потому что он ходил в группу один день, затем два месяца болел, появлялся в коллективе детей и начинал судорожно рыдать, повторяя:
– Домой, домой, домой.
В конце концов заведующая заявила Алле:
– Ребенок не садовский, не мучайте ни его, ни нас. Он отказывается есть, писается во время послеобеденного сна в постель, постоянно плачет, не играет с одногруппниками.
В школу Леня пошел в восемь лет и сразу стал изгоем в классе. Учился мальчик из рук вон плохо, у него был замкнутый характер, он не обладал спортивными талантами, Леню били даже девочки из младших классов. В общем, натуральная мямля. Верещагин постоянно кашлял, чихал, температурил, он перепробовал, наверное, все представленные в продаже антибиотики, мучился то от запора, то от поноса, во время занятий постоянно бегал в туалет по‑маленькому. Вероятно, одноклассники могли простить мальчишке нелюдимость, не смеяться над его потугами играть в волейбол и не обращать внимания на сплошные двойки в его дневнике. Коллектив в классе подобрался хороший, учителя в школе были не злобные, не орали на детей, пытались наладить с ними контакт. Вот только в характере Ленечки была одна черта, на первый взгляд похвальная, но из‑за нее никто не хотел поддерживать с ним отношений. Леня всегда всем говорил правду в глаза.
Воспитание ребенка странная штука. Родители постоянно твердят ему:
– Никогда не лги, будь честным.
А когда малыш говорит бабушке:
– Ты плохая, пожалела в магазине купить мне машинку, а себе взяла коробку конфет, – мать его мгновенно ставит в угол.
– Какое право ты имеешь хамить бабуле? – гневается маменька.
– Я сказал правду, – пытается оправдаться ребенок, – бабуся же отказалась заплатить за игрушку, объяснила: денег на ерунду нет! А сама положила в тележку шоколадный набор, дома унесла его к себе в комнату, никого не угостила!
Годам к семи‑восьми дети начинают понимать: когда мама велит говорить правду, она сама врет, ей совсем не хочется, чтобы ребенок во время вечеринки заявил:
– Тети, дяди не ешьте оливье, в него добавили плохую колбасу. Мамочка ее резала и говорила: «Лучше гостям, чем в помойку».
И фраза:
– Бабушка, ты плохо выглядишь, все думают, что ты скоро умрешь, – никак не обрадует старушку.
Правда бывает разная, некоторую лучше не произносить вслух. К началу подросткового возраста дети осваиваются, десятилетки лгут, как и взрослые, по тридцать раз на дню. Поведение, предписывающее вместо честных слов: «Жена тебе изменяет, и все об этом знают», говорить: «Передай от меня привет своей милейшей Танечке, сердце радуется, когда видишь столь любящую пару, как ваша», именуется хорошим воспитанием. Тех, кто не освоил науку «лживой правды», считают хамом.
Леня же никогда не лукавил. Во время контрольных он мог поднять руку и воскликнуть:
– Мария Ивановна, а Петрова Сидорову шпаргалку передала.
Верещагин никогда не был ябедником, не бежал тайком к преподавателям, не наушничал, выступал открыто, но кому от этого легче? Впрочем, Леня мог встать посреди занятий и громогласно объявить:
– Мария Ивановна, вы поставили Иванову двойку, а потом его мама принесла в учительскую новые сапоги, и в четверти у Вани оказалась тройка. Я попрошу своего папу вам телик купить, мне нужна четверка по алгебре.
Понимаете, почему Леонида ребята не принимали в компании, не ходили с ним в кино, не доверяли ему своих тайн. Отношения с сестрами у него тоже складывались не очень хорошие, мальчик не эпатировал окружающих, не старался привлечь к себе внимание, он просто был честным, и девочки Верещагины немало натерпелись от брата. Фразы: «Ты жутко оделась, нельзя натягивать на толстую попу красную юбку» были, пожалуй, самыми безобидными. Мисси мать один раз после заявления мальчика выдрала до крови. Дочь пришла домой поздно и с уверенностью сказала: