Замок из песка
Шрифт:
— Так когда это было?! Ты бы еще детский сад вспомнила!
— Ну, не знаю, — Лариска разводила руками. — Я и то так не выла, когда ты его у меня отбила. Причем ты! Самая обычная моя соседка! Каких много… А с Ливневой и поделиться не стыдно. Вы в разных весовых категориях, неужели не понимаешь? У тебя против нее просто шансов нет!..
Зато Антипов был гораздо более милосерден. Я-то ожидала, что он, узнав о моей трагедии, начнет радостно потирать маленькие ладошки и говорить, что очень рад моему расставанию с этим «приспособленцем
— А может, он таким образом доказать тебе что-то хочет?.. Конечно же! Наверняка! Знаешь, я еще на дне рождения понял, что он на тебя за что-то обиделся.
— В самом деле? — Я вытирала слезы и прочищала красный распухший нос.
— Да!.. И я, кажется, понял за что… Помнишь, ты пригласила меня потанцевать? Ну, когда день рождения еще официально не начался, а музыку уже крутили?
Я не помнила, но все равно торопливо кивала.
— Вот видишь! Он же тебя элементарно приревновал! По идее-то, нужно было пригласить его, а тут я… Причем в тот день, — Валера кокетливо приосанился, — выглядел я очень даже ничего. На мне был костюм, сшитый очень хорошей портнихой по французскому каталогу. И туалетная вода — импортная!
Запах антиповской туалетной воды я не помнила, а вот костюм был просто отвратительный. Возможно, его и в самом деле сшили по французскому каталогу. Только каталог был пятидесятого или шестидесятого года выпуска, причем изданный в серии «Шьем детям и подросткам»… Бедный, добрый Валера! Он искренне верил, что к нему можно приревновать!
Но обижать соседушку не хотелось. Я раздумчиво тянула:
— Кста-ати, очень может быть…
А он радовался, как ребенок.
После очередной такой душеспасительной беседы я включила телевизор и увидела великолепную Наталью Ливневу в модном, изумрудного цвета батнике, вещающую с экрана о новостях культуры. Мы действительно играли в разных весовых категориях. Она была известнейшей журналисткой и чуть ли не секс-символом нашего города, а я — безвестной студенткой хореографического училища. Но меня не прельщала ее слава и популярность. Мне-то нужно было совсем другое…
Промокнув все еще зареванное лицо мокрым полотенцем, я достала из-под дивана старенькие балетки. Встав к подоконнику, сделала несколько батман-тандю и па-де-бурре. Села на продольный шпагат, склонилась к правой ноге. Мое лицо оказалось на уровне кривеньких диванных ножек. А под диваном лежал когда-то потерянный Сашей брелок от ключей и балетные фотографии Иволгина. Проигнорировав «драгоценный» брелок, я достала снимки, расстелила их перед собой на полу. И вдруг неожиданно ясно поняла, что моя синица улетела, с облегчением сбросив журавлиные крылья. А что касается прекрасного цветка из моей «философской» сказки… Честнее все-таки любить его, недосягаемого, чем довольствоваться васильком, стараясь при этом забыть, что тот всего лишь василек…
Одним из самых счастливых обстоятельств моей тогдашней жизни было «духовное перерождение» алкаша Синицына. Побомжевав где-то с полгода и, видимо, пропив все деньги, он решил вернуться и выдворить меня из квартиры. О чем и сообщил в самых «изысканных» выражениях, появившись как-то утром на пороге.
— Слышь чо, деваха, — Синицын стянул с головы засаленную кепку и повесил ее на купленное мной хрустальное бра, — мне тут посоветовали… как это… расторгнуть договор! И, в общем, сказать, чтобы собирала манатки. Сам жить здесь буду! А ты давай сваливай!
Известие было не из приятных, но выказывать огорчение не хотелось. Я пожала плечами и пригласила его в кухню попить чаю. Хозяин долго и недоверчиво разглядывал новые, хотя и дешевенькие обои, свежепобеленный потолок, отмытый холодильник. И после этого значительно подобрел.
— Да-а, — вымолвил он в конце концов, — деваха ты, конечно, аккуратная. И квартиру в ажуре содержала. Но, сама понимаешь…
— Когда мне выезжать? — спросила я, подливая в его чашку заварки и неуверенно подвигая блюдце с отвратительным низкокалорийным печеньем.
— Да, ладно… Не торопись. Недельку я у дружка перекантуюсь. А ты пока себе другую хатку подыщи… А то, может, останешься у меня? Хозяйкой будешь!
Синицын радостно рассмеялся собственной шутке, обнажив желтые, прокуренные зубы, которых к тому же было явно меньше, чем надо. Выглядел он ужасно. И, самое странное, я не могла даже приблизительно определить, сколько ему лет.
— Ну что, складывай чемоданы, — он поднялся со стула. — Будешь уезжать, ключи оставишь соседям. Я сюда переберусь, может, в понедельник, а может, в среду…
И ушел, оставив кепку на моем чистеньком бра.
Когда буквально через пять минут дверь открылась, я подумала, что хозяин вернулся за своим головным убором. Но Синицын был не один, а в сопровождении Валеры Антипова, прижимающего к груди бутылку «Пшеничной» водки.
— Настенька, мы вот решили, что нехорошо так расставаться, — Валера несколько раз подряд подмигнул мне с чрезвычайно заговорщическим видом. — Заходит ко мне Владимир Викторович и говорит, что ты уезжаешь и ключи отдашь через неделю. А я ему предлагаю: «Давайте тогда посидим все вместе, поговорим. А то как-то не по-человечески получается!»
— Да, конечно… — ответила я не очень уверенно. Суть затеянной Антиповым авантюры пока доходила до меня с трудом. Но когда Синицын Владимир Викторович выпил вторую стопку и закусил ее кабачковой икрой, ситуация начала проясняться.
— И где же вы все это время путешествовали? — участливо интересовался Валера, делающий вид, что пьет, и незаметно сливающий водку в цветочный горшок. — К родителям-то своим заезжали?
— Не довелось, — бубнил хозяин. — Далеко они больно…
— А уж как бы, наверное, были рады, если бы узнали, что Настя вашу квартиру от милиции отстояла. Вас ведь выселить хотели за пьянство и антисанитарное состояние жилья. Но вот благодаря Насте все — тьфу-тьфу — обошлось…
— Менты, говоришь, приходили?
— И еще придут! — успокаивал Валера. — Вам бы съездить сейчас родителей навестить. А в милиции бы за это время попривыкли, что с квартирой все в порядке, и отстали от вас.
— Денег нету! — жаловался Синицын.