Замок на третьей горе
Шрифт:
– Что за ерунда! – воскликнул Джек, озадаченно рассматривая тихо похрапывающего себя. – Я могу громко говорить, а никто не слышит. Может я умер? Нет, с чего бы это вдруг. А где мой проводник? Эй, Дух Настоящего?
Никто не ответил. Если не считать спящих вокруг людей, включая его самого, Джек был один. Усевшись на пол в позе для медитации, он с вопиющей бестактностью уставился на Грэйс. Часы бодрствования заполнены делами и заботами, поэтому трудно найти время для неподвижного созерцания чего-нибудь. Можно годами находиться рядом с человеком, разговаривать с ним, думать о нём иногда, но так и не успеть тщательно его рассмотреть. Во сне время стремится к бесконечности. Во сне, бывает, годы сменяют друг друга, а потом ты просыпаешься и понимаешь, что задремал на пятнадцать минут.
– Ты хоть обними девушку, придурок, – сказал он, но спящий Джек отвернулся к стене, и даже подзатыльник на него не повлиял. – Когда ты проснёшься, я хочу, чтобы тот неоспоримый факт, что ты самый конченый в мире придурок, навсегда остался в твоей памяти.
За окном ухнула ночная птица, и вместе с ней включились все остальные звуки. Джек мог бы и дальше наблюдать, как в ямке между тонкими ключицами Грэйс в такт сердцебиению дёргается жилка. Но тут его внимание привлекли характерные звуки, от каких он обычно держался подальше. Вытянув шею, Джек обнаружил, что помимо призрачного его в комнате не спал ещё один человек.
Тони расположился в самом дальнем тёмном углу, поэтому его сдавленная истерика под одеялом некоторое время оставалась без внимания.
– Только не это.
Не утруждая себя соблюдением тишины, нарочито тяжеловесно ступая по скрипучему полу, Джек подошёл к кровати друга и уселся прямо на подушку. Тони сидел с другой стороны и в данный момент в ней не нуждался. В одной руке он сжимал тот самый стеклянный шар, а в другой – помятый и уже пропитанный слезами угол одеяла.
– И чего ты ревёшь? – спросил Джек. Он чувствовал себя слишком неловко для иллюзии, которую никто не мог видеть.
В ответ Тони громко всхлипнул. Испугавшись, что мог разбудить кого-то, он приготовился притвориться спящим, но всё было тихо.
– Прости меня. За то, что ударил. И накричал. И, обзывался, кажется.
Угрызения совести достигли той стадии, когда они начинают приносить физические страдания. Ещё немного, и заболевание станет хроническим.
– Ты был прав во всём. Ты не сдался, когда никто не верил, и теперь твоё время, – Джек придвинулся поближе к другу. – Тебе страшно, но это пройдёт. Ты знаешь, я никогда этого не говорю, но… всё будет хорошо, честно. Сейчас ты в начале путешествия, о каких мы раньше только в книгах могли читать. Иногда реальность не оправдывает ожидания, но здесь будет иначе – намного круче, чем ты мечтал! Тони, тебя ждут удивительные приключения. А я буду рядом, обещаю.
Кто-то сжал его плечо.
– Нет, я не хочу, – запротестовал Джек, – я не хочу в будущее. Можно мне проснуться, пока я не забыл всё то, что сейчас наговорил.
Джек сильно ущипнул себя на ногу. Он так мечтал поспать, дать телу и мозгу заслуженный отдых, а вместо этого устал ещё больше.
Яркий свет ослепил его сквозь тонкую кожу сомкнутых век. Тишина ночи сменилась оглушительным рёвом, как будто он оказался в жестяной трубе, по которой сверху барабанили капли дождя.
– Я ведь не хотел, – захныкал Джек и открыл глаза.
Шум исходил от воды. Это было царство воды. Каскадами водопадов устремляясь от самой высокой точки до последнего глубокого ущелья, пробивая себе прямой путь через горные породы или извиваясь узкой лентой, вода пыталась захватить всё вокруг, затопить весь мир.
Джек стоял на середине моста, соединяющего две горные вершины. Одна из них заканчивалась сверху небольшой плоской площадкой, на которой поместилось только высокое ветвистое дерево с тёмно-фиолетовыми листьями и скамейка под ним. С другой стороны места хватило для целого замка. Он стоял на выступе – красивый и сверкающий на фоне толщи воды, которая омывала его с двух сторон и неистово устремлялась вниз, оставляя после себя радугу в отражении миллиардов капель.
– Ну что, нравится? – спросила Самира.
– Дух захватывает, – согласился Джек, – это он? Замок на третьей горе?
– Это мой дом.
И здесь девушка смотрелась особенно чудесно. Однажды её неровно вырезали из картины и с тех пор прикладывали силуэт к другим блеклым полотнам, которые совсем ей не подходили, а теперь наконец вернули на место. На мгновение Джеку даже показалось, будто у Самиры за спиной выросли крылья, но они принадлежали не ей, а огромной статуе птицы, которая венчала крышу одной из башен.
– Шум водопадов не мешает? – спросил Джек.
Самира улыбнулась ему светло и искренне, как улыбалась бы лучшему другу.
– А тебе мешает пение птиц по утрам? Шелест листвы, через который ветер рассказывает сказки? Звук шагов любимого человека или глухой свист собственного дыхания? Разве тебе мешает стук твоего сердца, Джек?
– Нет, – заверил он, – стук моего сердца мне точно не мешает. Я понял, ты привыкла.
– Там, где могучая река Орс, которая берёт начало в великих Арадонских горах, делится на восточный и западный рукав, больше тысячи лет назад мои предки построили этот замок. И теперь вокруг него процветает прекрасная страна. Это мой дом, это начало моего мира.
На самом деле Джек был уверен, что примерно так выглядит не начало, а край света. Он посмотрел вниз, где через добрую тысячу футов скалистый островок разделял два бурлящих потока воды, и покрепче схватился за поручни моста. Самира накрыла его руку своей и легонько погладила основание большого пальца.
– А где я? – спросил Джек.
– Что ты имеешь в виду?
Он огляделся по сторонам, но кроме него и Самиры на мосту никого не было.
– Где здесь я? – повторил Джек. – В предыдущих снах – в прошлом и настоящем – был ещё один я. А тут я его, другого себя, не вижу.
– Может быть, тебя здесь нет? – предположила Самира.
Джек освободил руку и засунул её в карман.
– Как это, нет? Ты хочешь сказать, что в будущем меня нет? Как это на тебя похоже!
– От меня это не зависит, – отрезала Самира.
– Просто я сейчас в другом месте, – догадался Джек, – может быть, я вон там.
Он указал на замок и решительно направился туда, но Самира преградила ему путь. Она больше не улыбалась, не радовалась, она вновь перестала вписываться в картину.