Замок одиночества
Шрифт:
Ирин прогуливался вдоль наружной лоджии университета. Форум заканчивался, но выставку решили продлить на целый месяц, решив дать возможность широкой публике (и в основном студенчеству) ознакомиться с экспозицией. В конце января, сразу после своего юбилея, Лев Антонович вновь приедет в Болонью – сворачивать русские «аркады» и «ансамбли».
Тёплый, какой-то не декабрьский, а милый подмосковно-сентябрьский вечер. Небо удивительное. На тёмно-сером фоне красно-оранжевые всполохи, как от костра, а то местами оранжевые полосы ровно струятся лентами. А вот тут вот не полосы – здесь уже оранжевые «байдарки» параллельными пунктирными линиями выстроились то ли на рейде, то ли на небесном гребном канале. Послезавтра он отправляется в Венецию. Сын и жена там будут уже завтра: Роберт приедет электричкой из Падуи, Майя прилетит из Петербурга.
А завтра у него две важные встречи. И он, прежде чем позвонить Женьке, должен подумать и принять решение. У него ещё было и такое правило: если с кем-то поделился планами, пусть чуть, пусть намёком – делай! Отказываться – «западло». И ещё была привычка размышлять, гуляя по аллеям, узким пустынным улочкам или вот как сейчас – вдоль длинной лоджии Университета. Он, в отличие от итальянцев, назвал бы это место не лоджией, а открытой галереей. А ещё лучше было бы эту аркаду, т.е. ряд одинаковых арок, опирающихся на колонны, называть… ну, скажем, «Аллеей возвышенных мыслей». Или не возвышенных… или не мыслей, а чувств. А что? «Аллея тенистых уголков души», «смятенной души», «сокровенных мыслей», просто «послеполуденных» – тоже ничего. Слово красивое: «аллеи». Его трудно испортить прилагательными.
Позвонил. Евгений, оказывается, с семьёй вылетает в Париж. Там будут встречать Новый год. Ляля прилетит только тридцать первого. «Эх, дела, дела у всех… И Новый год не дома… ладно, хоть семейный праздник с семьёй… На Западе так почитают Рождество».
Лев вышел из-под одной из арок. Снова посмотрел в небо. Теперь тучки кирпично-бурого уже оттенка низко и быстро плыли над головой. Он вспомнил, как часто наблюдал эти взлохмаченные облака-клочья, облака-кляксы в зимнем небе любимых Петербурга и Венеции. «Что-то голос у Женьки грустный… Нет, не толчея в аэропорту и не томление от ожидания рейса… Нет. …И в октябре такой же грустный был, и в ноябре… Да, вижу я… Толчея в душе, там же и томление… Лялька… Аллея тёмных уголков… Не ладится у него с женой что-то… Будто едут в одном автомобиле, но по встречным полосам, разделённым двойной сплошной… Да …Я со своей лучше устроился… Половину времени – в разъездах. Но едем в одном направлении мы с Майкой, хоть и в разных автомобилях… Вот встречаемся на заправках в отелях, куда она приезжает ко мне. Не работает в обычном понимании этого слова уже девять лет… Свой особняк у Ладоги… большое хозяйство… Она заскучала – купил ей в городе галерею, ездит туда дважды в неделю. Она ведь художница и искусствовед, ей “закисать” нельзя».
Сегодня у Ирина был знаковый день. Утром к нему подошёл один занятный итальянец с заманчивым предложением сделки купли-продажи. Вечером, буквально час назад, подошёл загадочный немец с предложением весьма авантюрного предприятия с неясной концовкой. Но с размахом! И со сделкой купли-продажи… возможной, если товар найдётся. Огромная сумма! Самое удивительное, что предложения итальянца и немца имеют внутреннюю связь! Сегодня пока не ясную… «Впрочем, лучше всё ещё раз обдумать по порядку… с деталями…».
… Итальянец – мужчина приблизительно шестидесяти пяти лет, с красиво ухоженными седыми локонами, среднего роста и сдержанного вида – ожидал Льва в фойе гостиницы, в которой проживал Ирин.
– Бон джорно… Скузи…. Пер фаворе… Ми кьямо Марко Бренна, – представился тот, короткими фразами начиная разговор, перемежая вежливость с заметной настороженностью. – Парла иль итальяно? [3]
– Бон джорно. Си, ва бене, [4] – ответил Лев Антонович, приглядываясь к этому Марко и выстраивая цепочку аллюзий, связанных с его знаменитой фамилией.
3
Доброе утро… Извините… Пожалуйста… Меня зовут… Говорите
4
Да. Отлично.
– Ах, извините… Да, конечно… Я ведь два дня хожу по выставке и наблюдаю за вами… Извините… Тема, ваша тематика мне крайне интересна: «Зодчие Италии в России». – Пауза. – Я – потомок Винченцо Бренны! – Тут тёмные глаза иностранца гордо вспыхнули, плечи расправились. Он будто стал выше ростом.
Лев – весь внимание!
– Вы ведь знаете… наверняка знаете, что Винченцо, покидая Россию… – Лицо Марко стало грустным, он опять сделал паузу и повторил: – Покидая жестокую Россию – страну, где даже вот так… запросто… убивают императора Павла… где мать, Екатерина, …издевается, третирует сына… где нет уважения, порядочности и благородства… извините… тогда нет… Пэрке? [5] …Я хочу лишь сказать, что Винченцо Бренна забрал с собой проект Михайловского замка. Да! А у вас на выставке… Вы правы: «гении места». Но Карло Росси и Джакомо Кваренги – ученики Винченцо! Именно он начал этот переход от барокко к классицизму и…
5
Почему?
«Ах, он хочет высказать претензию, что его предку уделено мало внимания?!» – подумал Лев.
– Простите, Марко. Я должен идти на работу. И я… я всё ведь знаю про заслуги Винченцо.
– Нет! Не всё! – Итальянец обжёг взглядом собеседника. – Я владею этими бумагами! Чертежами, проектом… девять папок. Да-да… Михайловский замок! Нам есть… я думаю, есть о чём поговорить. Например, я бы мог… продать вам… вам лично…
– Сколько? Куанте? – сразу отреагировал Лев. Его будто пришпорили.
– Воррэй [6] … Не здесь и не сейчас, – замялся опять Марко, вернув себя в прежнюю скорлупу настороженности.
– Дове? Куандо? Где? Когда? – Лев был взволнован. На покрасневшей шее проступила крупная жилка. Она пульсировала возбуждённым червяком.
– Могу предложить… с вашего согласия… Есть небольшой, но очень приличный ресторанчик. Называется «Зодчий Бренна». Да… От вашей гостиницы и от университета пешком семь минуточек… чуть не доходя до двух падающих башен, да… по улице… да… или по улице… да… – Итальянец объяснил дорогу. – Если вас устроит, то в обед, часа в два.
6
Я бы хотел.
– Ва бене! Отлично! – Лев пожал руку Марко, и тот ушёл.
Руку-то Лев пожал, и с воодушевлением открытой души, но только итальянец ушёл, как в душу Ирина стали закрадываться сомнения: так много всегда на подобных форумах, аукционах и выставках всяких мастей «хитрованов», проходимцев с акульими улыбочками! «Этот не похож… Чего-то волнуется… Руки вот мягкие и влажные, как у посудомойки… Но глаза честные, с достоинством… Нет, в этом Марко чувствуется правда».
За обедом выяснилось, что новый знакомый – хозяин ресторанчика и назвал его в честь Винченцо, своего пращура. Марко объяснил, что хочет отдать и должное гению зодчего и рассчитывает, что кто-то из солидных русских туристов заглянет пообедать, заинтересуется названием – и хозяин заведёт нужное знакомство. Но нет – русские, богатые, в основном туристы интересовались только кухней и шопингом. За все два года содержания ресторанчика! Только пару раз интеллигенты из России обменялись друг с другом удивлением по поводу и названия, и оформления зала репродукциями, постерами, гравюрами. Но Марко было ясно, что заводить с ними деловые разговоры, связанные с крупной финансовой сделкой, было глупо. И вот шанс знакомства со Львом!
Разговорились. Итальянец поведал, что и родился в Болонье, и здесь же прожил все свои годы, работал реставратором, потом галеристом, теперь вот – ресторатор.
«Интересная штуковина – жизнь: из реставратора в рестораторы! Ха! Как в той рифме “клад – оклад”. Я-то так же “рифмую свою жизнь”», – подумал Лев Антонович и вспоминал, как при расшифровке одного текста, якобы принадлежащего Шекспиру, Евгений анализировал каламбуры и оксюмороны. Как интересно тогда Женька рассказывал об изобразительно-выразительных средствах языка, приводя яркие примеры из басен, сонетов, хокку, вообще стихов!