Замок одиночества
Шрифт:
– Вы хотите сказать, что вы отдаёте мне в руки тайну и я уже несу за неё ответственность?
– Да-с! Я на вас переброшу «петлю тайны»! На вас-с! Ха-ха! Да я уже перебросил!
Лицо барона было какое-то расплывчатое, расслоённое, будто выглядывало из колеблющейся бездны колодца.
– Позвольте мне, милостивый государь, в заключение этой беседы попробовать набросать сценарий благоприятных для нас событий. Сцена первая: вы находите тайник – не сразу, после испытаний… Сцена вторая: содержимое тайника вы продаёте мне… да, я покупаю! Дорого! Положим, за один миллион (разумеется, евро). Сцена третья: я через аукцион в Сотбис (или ещё как) продаю документы русским за, положим, три миллиона. Что вы улыбаетесь? Думаете, русские просто не будут покупать? Ха! Если громко, на весь мир, через средства массовой информации, от моего имени прозвучит информация о находке (а я скажу, что всегда хранил бумаги!), русским будет стыдно перед мировой общественностью отказаться купить своё историческое наследие! «Зажилить» стоимость дачки вашего средненького олигарха. И ещё. Имейте в виду: если предложение продажи поступит от вас – вас «упрячут» или… облапошат. Ха!
– Нелестно вы о нас…
– Я в сорок пятом наблюдал в Дрездене, как все… все мои, скажем, «соотечественники» – и музейные специалисты, и функционеры партийные, и офицеры, и солдатики – «возвращали» вывезенное немцами. Часто «якобы» вывезенное, часто просто тащили себе всё, гребли всё… вагонами и сундуками… кто во что горазд… Как в семнадцатом… как в девяностых, как сейчас. Что, не так разве?! – Барон брезгливо поморщился и оттопырил свою слюнявую нижнюю губу, болезненно что-то вспоминая.
Он тяжело встал, скособочившись и опираясь на трость.
– Засим разрешите откланяться! – Пасхин встал.
В эту секунду к нему откуда ни возьмись подскочил крепкий молодой мужчина и под локоть повёл его к машине.
«Вот это денёк! Два невероятных сюжета! А каков мост между ними! От проекта Бренны к тайнику Елизаветы и Павла! Мостки, мосточки… Шаткие они бывают… через реки молочные… мутные… с бережками кисельными… склизкими… Эх, Лёва, но ведь кто не рискует, тот молочка с кисельком и не пьёт! Прогулялся ”Фауст” по “саду Маргариты”! Соблазнился!»
Ирин посмотрел в небо. Он любил поднимать голову выше своего носа. Небо куксилось и сопливело. Чёрные уже облака сгорбились и готовы были чихнуть дождичком. Тут зимой такое бывает.
Он долго не мог заснуть. Покрутил в руках два томика, что взял с собой почитать: Гоголь и Ремарк. Открыл один – посмотрел на портрет Гоголя. Наугад открыл страничку у Ремарка. Прочёл: «Люди часто говорят друг с другом… но часто только для самого себя». Вновь посмотрел на Гоголя. Вспомнил жену. Наверное, потому, что на этом раннем портрете мистика у него милые, добрые, женские глаза. «Губы… тоже женские… усики убрать если… Каре – красивое, как у Майки… нет, у Майки как у Матье… Майя, Матье… Ма-ма…» Лев вспомнил мать. Давно не видел. Стыдно. «Грань между “соскучиться” и “отвыкнуть” уж очень тонка… Сегодня один архитектор рассуждал о фризах и аттиках “итальянцев в России”… Да… верх и низ отделяет полоска карниза… Для одного карниз – пьедестал, над другим он нависает… пригибает…»
… Следующий день Лев Антонович планировал таким образом, чтобы поработать на форуме только до обеда. Он прекрасно выспался и за завтраком раздумывал, что ему выбрать: круглый стол с Умберто Эко или ещё раз побродить по залам «Купол Брунеллески» и «Космос Коперника». Уже больно очаровательные там кураторши! «Нет, грешить нужно по-крупному, со вкусом и даже изысканно! Сейчас не время!» Он выбрал литературу, которую любил всю свою жизнь. Выбрал Умберто Эко. Круглый стол в одиннадцать. Закончится где-то в тринадцать. «Успею купить цветы и попрощаться с “девочками”».
… Марко ждал Ирина и, встретив, быстро проводил в свой кабинетик, где был накрыт стол.
– Что решили, господин Ирин? – осторожно спросил итальянец.
– Покупаю, – твёрдо ответил Лев.
Они совершили куплю-продажу без излишних церемоний и, неспешно поговорив за обедом об архитектуре и живописи, расстались, довольные друг другом.
«Нет, судя по всему, о метках Марко ничего не знает. Не знает, конечно, и о тайнике. Спрашивать его об этом сегодня было бы неосторожностью. Домой! В гостиницу!» – подумал Лев Антонович и, ухватив объёмистый и довольно тяжёлый портфель, направился в свой номер. Там он, не имея терпения, начал перелистывать старые бумаги проекта Винченцо Бренны. Внимательно, очень внимательно. Он переводил взгляды с листов на экран своего ноутбука, читая сообщение Майи и вглядываясь в почерк тех двух записок Бренны, что смогла за столь короткий срок найти и переслать ему жена. Ни у жены, ни у графолога, ни у психолога, что помогали Майе в эти сутки, стопроцентной уверенности в подлинности не было. Нужно подержать в руках бумаги из папок. Нужно нормальное исследование. Да, манера письма, характер линий, нажим… – всё похоже: та же неровность стиля и характера изображений, что была присуща характеру зодчего. «Сколько раз я возился с этими вечными вопросами: “подлинник”?, “оригинал”?, “копия”?, “римская копия греческого оригинала?”». …Майка ворчала: “Неужели ты не видишь, не чувствуешь, что у римлян мраморная… то есть нет… холодная нагота… тело как идол. А у греков иначе, совсем иначе! У них тоже античная, но живая, тёплая манера. У римлян – сухость, у греков – свежесть. Их женщин хочется… погладить. Да?” Я отвечал: “Pимляне полировали мрамор – его гладить приятней”. – “Ну и гладь своих римлянок!” – обиженно говорила жена. Хм, а ведь “девочки”, соблазнительные кураторши – из Рима. Как они жалели, что я не могу сегодня вечером остаться на фуршет! А я? Идиот! Отвесил какие-то деревенские комплименты… Одной: “Вы, Моника, – взбитые сливки барокко”. Это больше подходит пышноволосой блондинке… Хотя у этой Моники и попка, и грудь – взбитые… булочки. А я люблю… “крепенькие орешки”. А другой: “Вы, Сиси, – звезда! Много спутников на вашей орбите хотят…” Она рассмеялась и парировала: “Нет, уж если звезда – то неоткрытая!” и загадочно-волнительно посмотрела на меня своими “маслинами”. Ох уж эти грани между кокетством и соблазном! “Вы, – сказала Сиси, – так умеете говорить! Изысканно…” Да уж!»
Ирин вспомнил Жванецкого. Что-то: «Да, я мастер поговорить… В делах амурных поговорить важнее… Но иногда хочется просто переспать». «Сиси… Космос и купола женских форм… Что это я?! Вот Софьин Женька сейчас бы нужен был. Очень! С ним бы и к Эко, и к “римлянкам”, и к… барону».
Лев Антонович вышел из гостиницы и направился в свой любимый Археологический музей. Он там был за последние пятнадцать лет трижды и заметил: в этом музее ему хорошо думалось. Конечно, Ирин бывал в десятке крупных археологических музеев. Но здесь мысль как-то легче и глубже зарывается вглубь… Смотрит «сквозь землю». Как только он вошёл в первый зал и увидел древние каменные обломки, мысли отказывались вести себя привычно: на душе было неспокойно!
«Покопаться в Михайловском замке нереально!» Лев вспоминал свою археологическую юность. Прежде всего вспомнилась простая железная эмалированная кружка… Таких во всех советских семьях было много. С отбитыми, почерневшими там отметинами. Ему её подарили в Кении. Она должна была приносить удачу. Где она? Потерялась… Затем вспомнил историю о том, как знаменитый археолог Борхардт обманул египетские власти, переправив в Германию бюст Нефертити. План был хитр и прост: разложил найденные реликвии на две части. В одной был бюст Нефертити, записанный как «цветная голова», в другой – складной алтарь царей и кое-что ещё. Бюст обернул фольгой и облепил сверху цветным гипсом. Египетский инспектор «клюнул» на алтарь царей и оставил его в Египте, а безликую «неинтересную» скульптуру головы по договору отдали Германии. А сколько разных других занимательных историй знал Лев! «Неплохой контрабандист из меня бы получился! Да что неплохой – классный!»
Он бродил по музею. Маски. Как все древние любили маски! Театр масок. Тарталья у Карло Гоцци оправдывается: «Не я – маска виновата». Вечные и повсеместные маскарады. В жизни тоже. И он, Лев Ирин, был матером примерять разные маски в разных ситуациях. И чужие разглядеть тоже умел. Но в замке?! «Нет, маски там не сработают – нужен “золотой ключик”, и “очаг” нужен! Где дверка-то в тайник? Где метки? …До приезда ко мне в Питер Евгения будет время… Нет, всего три недели. Что-то успею… Эх, маски… Где-то сегодня я это слово слышал… Ах да! Умберто выделил его, говоря о творчестве Шекспира. Тема круглого стола была “Проблемы перевода”. Не только на другие языки. Переводы мыслей и целей авторов! Их масок! Мастеров-умельцев много. Первейший, считает Эко, – Великий Бард, Непревзойдённый Уильям Шекспир. Человек-автор-загадка. Его многослойность. Умберто привёл притчу о белке и крысе. Kрыса сетует: “мы так похожи… размер… обе грызуны… хвостики лишь разные…”; белка отвечает: “Bесь вопрос в пиаре и драматургии ситуации”. И ещё: Эко, помнится, засмеялся: “Хорошие авторы сами маски носят и на героев надевают…” Да, это правильно: читатель должен “работать”, искать ответы на риторические вопросы мироздания и взаимопонимания. Или вот ещё… Всем хочется переводить… “Открыть новый” – ха! – перевод “Ворона” Э. По. “Nevermore” – это по-прежнему “Никогда!” или (ближе-де к карканью!) “Ничего”. Людям, думается, никогда ничего нечего делать! О Достоевском и Чехове Эко замечательно сказал! Если не иметь “русской бреди” в душе – не переведёшь! Бестолково же везде рассовывать “демонов души”. Смешно: демон Колобка увлёк его в пасть лисы! Ха! Не люблю я литературу без “света”, “не смягчающую нравы”, а только разобщающую! Мне, например, в “Дяде Ване” ближе и понятней профессор и доктор. Кто сказал, что профессор действительно неталантлив? Есть весы? Кто сказал: пьёшь не в меру – плохой человек? Да… Я сам с детства люблю Александра Дюма и Жюля Верна. Я сердцем и умом понимал всегда (а уж потом Жека объяснил как филолог и литературовед), что Дюма изменил курс романа: от скучного фельетонного, памфлетного, менторского тона – к живой истории, когда рядом с королём живёт “простой мушкетёр”, и как живёт! Приключения сплошь! Романтика! А Верн – он ввёл формулу: “поучая – развлекай, развлекая – поучай”. В результате – рост души юнцов, обдумывающих житие! Как я благодарен отцу, что собрал для меня в своё время (советское!) “Библиотеку приключений”! Всё… Пора на встречу с бароном!»
… Храм Святого Петра. Ирин явился туда за полчаса до оговорённого времени. Покойно. Уставшая за день от волнений и раздумий голова быстро «прошла». «Мыслемешалка» выключилась. «Хорошо, всё хорошо… Завтра в Венецию… Моя выставка ещё на месяц остаётся в Болонье, затем отправляется в “круиз” по всей Италии… …Есть предварительная договорённость выставиться затем во Франции… Это октябрь… Видимо, в Шарлевиле, … хотя рассматриваются и Реймс, и Анже, и Нант… Затраты мои окупятся ещё нескоро… Да и к Франции нужно готовить материалы по Монферрану, Фальконе и Валлену-Деламоту… Ты опять? Опять загадываешь… Совсем разучился расслабляться… Даже в храме… Плохо… Надо отдохнуть. Хоть десять “наших” рождественских дней! Дней… Ха… “Дни лукавы”. Сказано!» – думал Лев Антонович, сидя в последнем ряду зала и не замечая вошедших в храм Пасхина и его секретаря.