Заморская Русь
Шрифт:
– Дорогим соседушкам хлеб да соль, лучшие пожелания в промысле, – приветливо улыбаясь, раскланялся Баранов.
Зайков удивленно уставился на его усы. Как купец и статский без чина носить их управляющий не имел права. Здесь не Московия и не Сибирь, но усов не носили даже солдатские и дворянские дети: ходили в бородах, стригли их или брили наголо. В барановских усах Зайкову почудился намек на какое-то превосходство во власти перед другими приказчиками, передовщиками и мореходами.
Хотя Коломин приказывал Галактионову молчать, а разговор вести Зайкову, горячий на слово иркутянин не выдержал затянувшейся паузы и разорался, почесывая затекший от долгого сидения зад.
– Супостаты! Все кормовые места заняли. Конец приходит терпению нашему, перебьем на лайдах, как котов…
Васька Медведников, дюжий барановский мужик из крестьян, нагло ухмыльнулся за спиной управляющего:
– Андреич, не заткнуть ли этого хорька?
– Погодите, детушки! – поморщился Баранов. – Давайте поговорим. От ругани нет прока. Нам ли, православным, ссориться из-за пустяков? Сперва баньку дорогим гостям, стол, потом разговоры… Или мы так одичали, что не почитаем русских обычаев?
Упоминание о застолье задобрило Галактионова. Он почесал нос, поскоблил затекший зад и умолк. Но заносчивый Зайков, оправившись от удивления, сказал строго:
– Не до гостеваний, промышлять надо, а поговорить стоит, для того и прибыли… Кто у тебя в Кенайскую губу послан?
– Малахов!
– Знакомы! Ловко прошлый год переманил наших людей. Но теперь научены: или отзывай партию, или через неделю там будут наши пакетботы.
– Постой, Степан Кузьмич! Серьезный разговор так не ведется. – Баранов сдвинул шапку на затылок, смахнул рукавом пот со лба. Ласковая улыбка под пышными драгунскими усами на миг покривилась, но тут же опять растеклась по лицу. – Не хотите своей волей – силой за стол усадим. Не обижай старика. Я ведь вот этими руками на Уналашке брата твоего в могилу опустил. Великий был мореход, царствие небесное!
Упоминание о брате смутило Зайкова. Лишь на миг он растерянно опустил глаза. Дружки Баранова со смехом подхватили послов на руки, потащили в крепость. Стрелок Галактионов огрызался и выкрикивал:
– Мы люди вольные, но и у нас порядок должен быть… Русский человек без совести – не русский! – Но сам уже не вырывался.
Уплыли константиновцы поутру, опохмелившись и закусив. Зайков озадаченно чесал грудь: хитрый лис Баранов наговорил с три короба, да все слова ласковые, приветные, про брата много рассказывал, но обещания отозвать Малахова не дал. Галактионов с утра хватил лишнего, греб с натугой, задыхался. Он поменял в шелиховской крепости плохонькую шкуру на фунт виргинского табаку с полуштофом и был тем очень доволен.
Со своими партовщиками послы встретились в назначенном месте, на камнях близ мыса. Зайков, разминая возле костра затекшие ноги, с виду непривычно покладистый и усталый, говорил, что вел себя как наказано, слово в слово передал разговор с Барановым, только о выпитом умолчал. Галактионов без обычного азарта поддакивал связчику.
Коломин внимательно выслушал их, не взорвался, не выругался даже: только побагровел старый рубец на его щеке. Он выколотил трубку о камень, с горечью рассмеялся.
– Ну и жук, однако, купчина каргопольский! Нам бы такого вместо Гришки.
– Это уж так! – Галактионов ковырнул в носу, поскреб пятерней тощий зад.
– Ну, да ладно! – усмехнулся передовщик. – Вчера Гришка Коновалов прошел в залив на пакетботе. Ты, Степан, на «Иоанне» прикроешь наших в Камышакской бухте. Как Малахов там появится – турнешь. А Гришка его на нас погонит, так мы с ним договорились. Не сегодня – завтра малаховская партия будет здесь, вот и посчитаемся за прошлый год.
Ждать пришлось еще два дня. Стояли у камней, алеуты добывали бобров и нерп, стрелки рыбачили недалеко от берега.
– Проха, – подзуживали от скуки, – на кого молодуху оставил? Гришка ее огуляет, уж мы-то знаем этого жеребца.
– Давно уж огулял, теперь на «Георгии» Малахова гоняет. Нынче, в крепости Терентий, друг твой. Известное дело – старый конь борозды не портит.
– Не-е, раскольничку никак нельзя… Он скорей оскопится, чем осквернится бабой.
– Не жалко! – огрызался Прохор. – Моя кобыла умеет постоять за себя.
– Все правильно говорит Прошка, – скоморошничал Васька Котовщиков. – Если хотите знать, он герой, потому что спит рядом с этой стервой. Когда уходит в караул – меня лихоманка бьет: не приведи бог, что не так скажу – убьет. Я в Иркутском на Маслену подхожу к ней, говорю, позвольте пригласить сплясать, а она как звезданет горячей сковородой… Да больно так!
– Ты тяни, клюет… Вот так! Говори, а рот не разевай.
Васька бросил в байдару круглого, как сковорода, палтуса, снова закинул удочку:
– Да после того тащи она меня силком в свой угол за белую ковригу в полпуда – ни за что!
Рыбачившие на миг смолкли. Котовщиков нарушил негласный уговор – заговорил о хлебе.
Утром на горизонте показалось несколько точек. Пакетбота не было видно.
– Наши? Или малаховские? – всматривались вдаль промышленные.
– Проверим! – Коломин вытащил подзорную трубу: – Они! Ну-ка, братцы, осмотри оружие. Все байдары на воду. Васька, Ванька – гребите к кекуру, чугач с собой возьмите. Пугнете их там, они к нам в руки и придут. Прошка, Васька… Ты, Кот. Со мной. Как подойдут, прыгай в воду, хватай байдары, тяни к берегу, потом оружие отбирай и вяжи.
Третьяков с помощниками дали залп из-за скалы, торчавшей над водой. Лодки Малахова повернули на отмель. Два десятка проворных малаховских алеутов развернули узкие байдарки и стали грести в море – этих на воде не догнать. Прошка с Васькой прыгнули в воду с большой байдары Коломина. Какой-то русский стрелок в двулючке пытался огреть Прошку веслом по голове. Он увернулся и опрокинул лодку.
– Хватай дикого! – кричал Коломин. – Вяжи!
Прохор схватил туземца за пучок волос, приставил к горлу нож. Тот равнодушно поплелся к берегу.