Замурованные: Хроники Кремлевского централа

Миронов Иван Борисович

— Мама, не волнуйся, все хорошо. Просто ты просила список, я тебе его озвучил. А так все ровно, — как мне показалось, успокоил я матушку, но тем не менее поспешил переменить тему.

— Литературу получил? Очень много отправили, — поинтересовалась мама.

— Не-а. Ничего, кроме альбома Назарова.

— Вот гады! — как-то естественно-интеллигентно резюмировала она. — Не пускают, значит.

— Ладно, пойду к хозяину, попробую разобраться, — вздохнул я, предвидя недельные интриги с администрацией за какие-то три-четыре книги.

— И я пойду, запишусь к начальнику, — безапелляционно заявила мама. — Что поесть передать? Кроме овощей и сала больше ничего не пускают.

— Да, мясо под запретом.

— Не для всех. Передо мной последний раз какой-то грузин передачу делал, килограмм двадцать вареной баранины, крольчатины, курятины…

Простились с боевым настроем, но с грустным гадливым осадком от подлости моих тюремщиков.

Сокамерники в хате лениво читали. Накануне вечером зашла перловка, и я принялся за рассольник. Супец получился отменный, хотя Игорь Золотенков сразу заявил, что рассольник он не ест, и предпочел последнему запаренное пюре с сальными ошметками. После обеда вялые разговоры, редкие дискуссии и нарды с почти всегда предрешенным исходом. Соседи снова вспоминали о своих терпилах.

— Видели бы вы, какое Доркин сальто назад сделал. Восемь выстрелов очередью в грудь и полетел, хе-хе, а потом еще восемь в голову. Главное, в гробу, сука, лежал как живой. Ему, по ходу, дырки в башке пластилином замазали.

В камере раздался дружный гогот.

— Он в тот день был на сходняке мэров областных городов, — продолжал рассказчик. — Ему там картину подарили «Стая волков». Затем Доркин поехал на телевидение, там распинался о борьбе с преступностью и плакался на весь город, как он виноват перед своей женой, и просил у нее прощения. Во, мудак. — Игорь злобно ухмыльнулся. — А потом со «Стаей волков» поперся домой, ну и по дороге из «борза» (по-чеченски «волк». — Примеч. авт.) его и ухлопали. Мистика…

— Получается, что вы здесь ни при чем, — вывел Бесик. — Он уже был обречен, когда ему картину подарили… А «борз» — хорошая машина, обойма на пятьдесят патронов, скорострельность мощная, единственно — ненадежная, недоделанная. В Чечню когда-то привезли из Израиля линию по сборке «узи», что-то недопоставили, и на выходе получился не «узи», а «борз». Хотя, т-ррр, т-ррр — восемь в грудь, восемь в голову…

Над тормозами зажглась лампочка.

— Кто сегодня по камере козлит? — Руслан натянул футболку. — Сегодня по камере козлю я.

С утра снова вызов «с документами».

— Наверное, к хозяину по поводу книг, — бросил я сокамерникам уже перед открытыми тормозами.

Меня завели в кабинет № 2 — следачку, которая отличается от адвокатских отсутствием над дверью видеоглаза. Через полчаса в кабинет вошел заместитель начальника тюрьмы Дмитрий Игоревич Романов.

— Что у тебя там случилось, товарищ Миронов? — Романов дежурно протянул руку.

— Особо ничего. Но…

— Как это ничего? — перебил Романов. — Мать только что скандал устроила, кричит, что тебя здесь прессуют уголовники. Говорит, что дальше пойдет. Мне теперь придется уголовное дело заводить на твоих сокамерников.

Романов врал и гнал жути. С этого обычно начинался любой разговор, дабы прямо с порога довести арестанта до нужной психологической кондиции, размять волю, расшатать нервы, чтобы затем вести беседу в нужном начальнику ключе. Перед таким напором серьезность и искренность намерений заранее обречены на неудачу. Потому приходится принимать правила игры: наглеть и дурковать, хотя заметно, что возбуждение Романова, по крайней мере, отчасти искреннее.

— А что вы хотите, Дмитрий Игоревич, от женщины, у которой муж под судом, сына же по беспределу вот уже восемь месяцев держат в тюрьме.

— Да мы-то здесь при чем? — запыхтел кум. — Не мы же держим. Пиши заявление о своих отношениях с сокамерниками.

— Понимаете, в чем дело, — неспешно начал я, отодвинув от себя бумагу. — Мне все равно с кем сидеть, но мне, как воздух, нужны книги, которые вы не пропускаете.

— Пользуйтесь библиотекой, — буркнул Романов.

— А мне нужны именно эти книги. Без книг я нахожусь в состоянии жесткого психологического стресса.

Романов все понял. Покривлявшись, насколько его обязывала должность, все же дал добро на получение книг со склада.

С победоносным чувством я написал о прекрасных взаимоотношениях с сокамерниками.

— Хочешь, я тебя в другую хату перекину? — дружелюбно предложил кум, хотя сей жест был мне мало понятен, поскольку для него этот вопрос уже решенный.

— Не надо. Если только с некурящим обществом.

— Ну, где я тебе его здесь найду? Тут не санаторий, — фыркнул Романов, пожал руку и вышел.

Через полчаса подняли в хату. Пусто, никого. Похоже, ошарашенные соседи писали объяснительные «по факту» издевательств над сокамерником.

«Сейчас постучат и закажут с вещами», — пронеслось в голове и тут же воплотилось в реальности. Снова сбор вещей и хозяйственного склада. Как мог, тянул время, чтобы попрощаться с бродягами, но спустя час под нетерпеливые покрикивания за тормозами понял, раньше, чем я выйду, их не поднимут. Чтобы дольше не морозить соседей в стаканах, я крикнул о готовности. Детальный шмон с раздеванием, затем на пятый этаж. Здесь я еще не был.

Моим соседом по стакану в подвале Басманного суда оказался «особо опасный» контрабандист и активный участник ОПГ, значилось в предъявленном ему обвинении. После разгона их группировки мощный канал поставки дешевого китайского барахла на Черкизовский рынок ушел в небытие или перешел под другую правоохранительную юрисдикцию.

Зэка зовут Мишей, ему тридцать четыре, два месяца уже отстрадал на общей «Матроске». Его, как и меня, привезли на продление срока содержания под стражей. Ничего криминального в обличье, типичный «белый воротничок», жизнь его только-только вышла на прямую дорогу коммерческого счастья. Миша — образцовый представитель среднего класса, кирпичик в фундаменте пресловутой стабильности. За плечами факультет международной экономики МГИМО, деловая суета московских офисов и венец карьеры — право первой подписи. С год как расплатился по ипотеке, с полгода как стал отцом. По пятницам — пиво с коллегами, по воскресеньям сноуборд в «Волене», законный отпуск с женой на Канарах. Сейчас он спит в третью смену, по ночам тянет «дорогу» и с азартом рассказывает, как сидельцы выгоняют самогон.