Замурованные: Хроники Кремлевского централа
Шрифт:
— Да, все нормально, — буркнул медик, отводя перископ от пристального взгляда арестанта.
— Нормально? Пить можно?
Перископ исчез, лязгнув затвором кормушки.
Дабы отвлечь внимание со своей невнятной персоны, Серега перевел расспросы на меня и Олега, нескромно выясняя, кто мы такие и почему я, такой косорукий, не убил Чубайса.
Олег Ключников проходил по своему делу как гендиректор юридических фирм, шел подельником управляющего «Томскнефти» Сергея Шимкевича и председателя правления банка «Траст» Олега Коляды. Ему вменялись хищение и легализация средств на сумму четыреста девяносто
Бывший военный, родом пермяк, Олег поднялся на дорожном строительстве, преуспел в классических спекулятивных схемах в падкие до народной собственности девяностые годы. Потом обосновался в нефтянке, активно занимаясь и туризмом, и недвижимостью. В общем, как здесь говорят, способный на все изжоги, от буры до бокса. Как сдуру признался Олег в первый вечер нашего знакомства, если бы не посадка, входил бы он сейчас в поминальник Форбса.
— Дадим тебе погоняло Олигарх, — резюмировал страдания нового сокамерника
Серега.
— А ты че, блатной, чтоб погремухи раздавать? — не растерялся Олег.
— Приблатненный. Блатую, пока блатные спят, — оскалился Жура, окончательно для себя определившись с психологическим громоотводом. — Значит, будешь Олигарх. Понял?
— А ты чего так разговариваешь? — почти год тюремного стажа для Ключникова не прошел впустую.
— Извините — виноваты, с Украины — быковаты! — рассмеялся на его отпор Серега.
— А как у вас с уборкой налажено? — спросил я Олега, который с облегчением отвернулся от спортсмена.
— Каждый убирает в свое дежурство, когда дежурит Володя — у нас выходной.
— Слишком часто, получается почти каждый день, — поморщился спортсмен. — А давай…
— Давай в Москве пирогами подавился, — закончил дискуссию Сергеич.
Жура принялся разбирать пожитки. Из худосочного баула он достал пару ярких шмоток первых линий итальянских брендов и две библиотечные книги. Одна называлась «Викинги», другая — толстая, с плотной усадкой дешевой бумаги, с твердой, подклеенной скотчем обложкой «Л. Гумилев».
— Ты зачем такую тяжесть таскаешь? — насмешливо удивился Кумарин. — Там же картинок нет.
— Блин, интересно! По-моему, я в прошлой жизни викингом был, — проигнорировал иронию соседа Жура. — Классно жили, мухоморы жрали и гнали на всех жути. Грабили, гуляли, а мы здесь в тюрьме сидим.
— А как тебе Гумилев? — присоединился я к беседе. Книга, которую, к своему стыду, в полупринудительном, полудобровольном порядке я так и не сумел осилить за годы студенчества и аспирантуры на истфаке, рассеивала промежду прочим тюремную тоску быкообразного модника с наркоманской статьей.
— Умный пассажир, — впервые в голосе Сереги зазвучали уважительные нотки. — Интересно пишет, но сколько ни читаю, ничего не могу запомнить.
— А ты попробуй конспектировать.
— Во! Точно! Только писать ломает.
Над дверью зажглась лампочка. Начался вечерний обход. В камеру вошел «мальчик-девочка».
— Все в порядке, — привычно играя желваками, отчитался Олег.
— В шахматы играете? — обратился я к сокамерникам после ухода вертухаев.
— Давай, Вань, сыграем, — откликнулся Кумарин.
Пройдя школу кандидата в мастера по шахматам Френкеля и отточив свое зачаточное мастерство в постоянных турнирах с его подельником Шафраем, я был более чем уверен в своих силах. Первая партия оправдала мои ожидания. С потерей коня вскрыл оборону зарокированного короля и, страхуясь офицером, ловко поставил мат ферзем.
— Да, красиво, — покачал головой Сергеич, явно прикидывая про себя, где он дал маху. Расставляя фигуры под следующую партию, я соображал, как мне ее аккуратно слить. Выигрывать два раза подряд невежливо. Но на четвертом ходу я осознал, что широкие жесты здесь неуместны. Игру полностью вел Кумарин, переводя всякую мою угрозу в собственное развитие. На двадцать шестом ходу Сергеич изящно обездвижил моего белого коня в перекрестье черного коня и офицера.
Остатки надежды на подлинность моего предыдущего мата окончательно разбились о безжалостный проигрыш в последующих двух сражениях. Чтобы не пасть в собственных глазах, мне оставалось только предложить прерваться на перекус. Но поиграть больше в тот вечер не удалось. Сергеича выбил из колеи очередной сердечный приступ. Подкошенный, он свалился на шконку, задыхаясь, схватился рукой за грудь. Олег отработанным маневром метнулся к железному ящику, выхватил флакончик валокордина и передал Кумарину.
— У него это постоянно, — шепнул Олег, заметив испуг на наших лицах.
На вид Владимиру Сергеичу лет сорок, глаза сияют задором тридцатилетнего, отменная выправка в его реальных пятьдесят два года говорит о щедром наследстве чемпионской молодости, спортивном образе жизни и умеренности в еде. Все это с трудом укладывается в представление о трагических последствиях покушения на Кумарина в девяносто четвертом. Тогда его спасло лишь то, что он сам вел машину, поменявшись с водителем местами. Киллеры расстреляли водителя, по ошибке приняв его за Кумарина. Двадцать дней Сергеич пробыл в коме. Раздробленную автоматным свинцом правую руку спасти не удалось. Из семи пуль, застрявших в теле, извлекли только пять. Одна засела в сердце — побоялись трогать, другую не нашли, и спустя время она свинцовым камушком прибилась к десятисантиметровой культе. Правую почку и половину легкого пришлось удалить. Следствием покушения стали два перенесенных инфаркта и постоянные операции.
Торс сокамерника, разменявшего шестой десяток, похож на статую Зевса, попавшую под руку вандалам. Тяжелое анатомическое литье груди, пресса, плеч раздирали зарубины шрамов и сколы от пуль, на спине зияла выбоина величиной с ладонь.
Ни увечья, ни инфаркты, ни постоянные приступы боли не дали Кумарину послабления в передачах. В диетических и дополнительных продуктах ему было отказано с издевательской формулировкой, что инвалидность не нашла своего официального подтверждения. Для успокоения своей железобетонной совести администрация выписала сидельцу двести граммов вареной пластмассовой говядины, извлеченной из стратегического запаса страны на случай ядерной войны, три стакана порошкового виноградного сока и три шленки водянистой манки в неделю. Оснований для перевода Сергеича на больничку для медицинского обследования и лечения милицейские лепилы не нашли. Все это значило только одно — увидеть Кумарина на суде живым Генеральная прокуратура не планировала. Исповедуя принцип «не дождетесь», Сергеич без тени уныния переживал и боль, и гонения.