Замуж за светлого властелина
Шрифт:
До обеда Марьяна ушла, не появилась она и к ужину. Вернувшийся Октавиан застаёт лишь стенающего Буку.
Браслет на руке Марьяны цел и тревоги не поднимает, просто отмечает, что рядом с ней много тёмной энергии. Что ещё ожидать от деревни ведьм?
Побродив по дому, Октавиан садится за документы, краем глаза наблюдая за мэром: тот вернулся домой, и жена с дочерью Лиарой опять устраивают ему выволочку за то, что он не смог породниться со светлым властелином, что охладил
Ещё одна странная на взгляд Октавиана человеческая черта: какой смысл ругать за это мэра, если выбор делал сам Октавиан, и никто не мог на него повлиять? Тут даже установки Метрополии оказались бессильны, а эти люди полагают, будто могли решить за него, могли вынудить его жениться на Лиаре, если бы мэр подстроил им встречу наедине, во время которой она бы поцеловала Октавиана.
Октавиан просто не понимает, почему он был бы обязан жениться на Лиаре, если бы его поцеловала она. Тут впору вспомнить старый закон о неприкосновенности проконсулов и обвинить девушку в нарушении.
«Шла бы Лиара в несуществующую ночь и предлагала властелину жениться на себе! — выкрикивает побагровевший от злости мэр. — Если ей так надо!»
«Нам надо!» — голосит его жена.
Октавиан представляет этот момент: что вместо Марьяны предложение делает Лиара… он бы откупился.
Постепенно ссора между мэром и семьёй утихает, они ужинают. Лиара с матерью уходят на посиделки к соседям, запершийся в библиотеке мэр читает пошлые книги с картинками и потягивает медовую настойку.
За окном сгущаются сумерки. Октавиан работает, всё чаще обращаясь к браслету, но с Марьяной всё в порядке.
Мэр уже спит в постели, когда она, наконец, заходит на территорию белой башни.
Октавиан медлит, не зная, как лучше поступить: дать ей войти, переодеться, умыться или сразу встретить на пороге?
Разум советует не мешать, но сердце… Октавиан бесшумно выходит из кабинета и опирается на высохшие после окраски перила. С высоты второго этажа оглядывает холл, свечи на каменных курганах… в доме стало веселее, хотя Бука с этим точно не согласится.
Марьяна приближается очень медленно. А дверь распахивает громко.
— Тсс! — шипит она, прижимая к груди ошалевшего, распушившегося фамильяра. И голос у неё другой, тягучий. — Мы всё сделаем тихо… тихо!
Она натыкается на курган из камней, они с грохотом валятся на пол.
— Тихо! — шатаясь, Марьяна грозит им пальцем. — Нас тут нет.
Вырвавшись, Жор шмякается ей под ноги, шипит:
— Ты зачем это пила?
— Я уже взрослая, замужняя девушка, мне можно! — Марьяна, указывая себе направление рукой, проходит в сторону подсобки. Там что-то с грохотом валится.
Жор шарахается от перемахнувшего через перила Октавиана. Ловко приземлившись на пол, он забегает в тускло освещённую подсобку: несколько гробов опрокинуто. Марьяны нет. Только из-под крышки одного из гробов торчит край тёмного подола.
От удивления Октавиан застывает на минуту. Осторожно подходит, приоткрывает крышку. Лежащая на белом бархате Марьяна сонно приоткрывает глаза. Вздыхает, обдавая его запахом настоянных трав и ягод.
«Отругать бы её за нанесённый здоровью вред…» — думает Октавиан, но не ругает.
Они молчат ещё пару минут. Её веки тяжелеют, медленно опускаются, а Октавиан не может оторвать взгляд от длинных чёрных ресниц, и даже их изгиб кажется ему особенным и совершенным.
— Ты что здесь делаешь? — тихо спрашивает он.
— Сплю, — шепчет Марьяна.
— Но почему здесь?
— Чтобы долг супружеский не исполнять. Я не готова.
— Достаточно было просто об этом сказать, — Октавиан наклоняется. Ему невыносимо хочется коснуться её губ, прижаться к шее, вдохнуть аромат волос. Но он просто вытаскивает её расслабленное тело. — Ты для этого гробы купила? От меня прятаться?
— Может быть, — Марьяна утыкается ему в грудь, и сердце Октавиана, пропустив удар, принимается стучать вдвое чаще обычного.
Голова раскалывается. Уют постели не перебивает мерзкого ощущения, вытягивает меня из спасительного сна. Неохотно разлепляю глаза.
На тумбочке вместо алых цветов — белый кувшин. На белом листе чернеет единственная, но такая обнадёживающая надпись:
«Поможет».
Если Жор это выпил, я его придушу.
Приподнимаюсь. Одеяло соскальзывает с обнажённого плеча… да я вся обнажённая! Память выплёскивает на меня образы вчерашней ночи: ванная, раздевающий меня властелин, его белые одежды, темнеющие и тяжелеющие от льющейся на них воды, губы на моей шее, его пальцы в моих волосах.
Моё:
— Ты же говорил, что достаточно просто сказать, и ничего не будет…
Его сиплое:
— А ничего не происходит, я просто тебя мою.
И его руки везде-везде-везде.
Резко сев, хватаю кувшин и жадно пью кисловато-солёную воду.
Ещё немного, и брачная ночь состоялась бы.
Напившись, откидываюсь на мягчайшие подушки. Дышать уже легче, медленно отступает головная боль, позволяя мыслям свободно течь, а памяти опять работать.
Разговор с Арной и Верной…
— Мужчина должен быть тот самый.
— Его встречают лишь раз… нельзя такого упускать.