Замуж за светлого властелина
Шрифт:
Кровь отливает от лица, сковывает льдом сердце.
— Вы в порядке? — спрашивает проезжающий мимо старичок. — Помощь нужна? Вы так побледнели…
Мотнув головой, припускаю коня вдоль тракта. Обычно докучливый Жор молчит. Тоже в ужасе от просьбы наших ведьм.
В небе чёрным росчерком промелькивают вороновы крылья. Оглядываюсь: несколько чёрных птиц кружат надо мной. Следят? Или случайное совпадение?
— Что делать будем? — тихо спрашивает Жор.
Не знаю, но если продолжу метаться вдоль тракта, метаться в душе, Октавиан заподозрит
Если расскажу Октавиану, он должен будет наказать Арну и Верну за сговор с целью покушения. Возможно, не только их, но и Миру с Эльзой — кто знает, не говорили ли старейшие ведьмы с ними, и как всё повернётся.
И в этом случае я стану предательницей, никогда не смогу вернуться, не смогу общаться ни с кем из них. Они вычеркнут меня из жизни. Навсегда.
А Октавиан не покидает безопасных мест, он всегда в Окте или дома. Правда, выезжал ради меня. Но в лес ведьм он не ходит. Ему ничто не угрожает.
Возможно, Верна и Арна правда от старости немного тронулись умом? А я их подставлю, хотя они безвредны для Октавиана…
— Промолчим, — с тяжёлым сердцем отвечаю я. — Всё равно они ничего не могут ему сделать, их слова — просто слова. Глупость.
— Промолчишь — нарушишь закон. Кажется, за это тюрьма грозит.
— Никто ничего не узнает.
Тяну коня за поводья, разворачивая его к одной из появившихся недавно просек в лесу возле башни. Деревья шуршат, будто пытаются что-то сказать. Впереди белеет стена вокруг дома Октавиана, в ней уже раскрываются для меня ворота.
Жор, вздохнув, бурчит под нос:
— Мне так не кажется. Это были не просто слова…
Цыкаю на него. Я хочу, чтобы просьба Арны и Верны оказалось глупостью, бредом. Надеюсь на это. И, в крайнем случае, я просто позабочусь о том, чтобы Октавиан никогда не попал в лес ведьм.
После всего услышанного находиться рядом с Октавианом, ужинать в его доме невыносимо. Даже Жор не пытается ничего умыкнуть из моей почти нетронутой порции, а я ухожу гулять в лес возле башни — подальше от спокойного голоса, ничего не выражающего лица и ощущения, что поступаю неправильно, хотя правильно поступить, наверное, просто невозможно.
Поскрипывают стволы, шелестят листья. Темнеет, но в сумраке всегда можно увидеть белую стену с ожидающей меня аркой.
Свежий, смоляной запах леса, ожидающей ночи земли — они должны успокаивать, а мне так тревожно, что хочется вынуть сердце.
Что же мои ведьмы творят? Зачем предлагают такое?
Снова и снова спрашиваю себя, воскрешаю в памяти разговоры сегодняшний и прежний, когда Верна и Арна уговаривали меня войти с Рейналом в круг, и всё больше уверяюсь, что они подталкивали меня к этому дерзкому решению, они хотели моего брака с ним. А если учесть следующую их просьбу, то хотели ради одного — чтобы я выманила и, возможно, убила Октавиана. Или они рассчитывали, что с Октавианом разберётся Рейнал? Простой человек против мага, сравнявшего с землёй прежнюю столицу? Безумие какое-то…
Лес окончательно накрывает тьма. Небо сегодня беззвёздное, хмурое. Жёлтым огоньком сияет окно кабинета Октавиана. А я всё брожу по широким просекам. Хорошо, что они выровнены — не споткнусь.
— Марьяна, спать пойдём? — шепчет из темноты Жор.
— Не хочу, — откликаюсь я.
Ноги гудят, я всё тут исходила, но во мне всё ещё кипит негодование: на глупость Арны и Верны, на их попытку мной управлять, на то, что не знаю, как теперь быть. Какой тут сон? К утру бы достаточно вымотаться, чтобы усталость тела заглушила переживания.
— Уверена, что не хочешь?
— Да. — Разворачиваюсь и снова шагаю прочь от белой башни и тёплого света в окне.
— Глупостей делать не будешь? — Трава шелестит под лапами Жора.
— Если не станешь надоедать, не буду, — огрызаюсь я: ну не хочется мне ничего ни с кем обсуждать, я не такая болтливая, как он!
Правда… Октавиану я о Рейнале всё рассказала — намного больше, чем следовало бы. И это раздражает ещё сильнее! Та моя невозможность смолчать, непривычная откровенность с тем, кого я даже близким не считала.
— Понял-понял, — ворчит Жор и, судя по шелесту, отступает к белой башне. — Сегодня ты не в настроении.
— Будто оно может быть после всего!
— Хочешь поговорить? — оживляется Жор.
— Нет! Проваливай отсюда!
Стиснув кулаки и тяжело дыша, жду, когда окончательно стихнут шорохи его шагов. Совсем у него ума нет: разговаривать о таком здесь, под носом у Октавиана!
Потерев пылающее лицо, снова бреду по просеке… Далеко бреду, и к ноющим бёдрам добавляется ноющий крестец. Всё же верхом кататься я не привыкла, тяжеленько это даётся, особенно вместе с очень долгими прогулками.
Обратно к белой башне еле шагаю. Сил нет, но мыслям бешено крутиться это не мешает. Не мешает бесконечно задаваться вопросом, правильно ли я поступаю?
Добравшись до стены, я не вхожу в заботливо раскрытую арку, а вытягиваю руку с браслетом и сосредотачиваюсь на белой магии. Не сразу, но у меня получается вырастить из стены скамейку. Присев на неё, тяжело облокачиваюсь на колени. Волосы свисают, закрывают лицо удушливым пологом.
Сцепив пальцы, сижу. Жду непонятно чего. А глаза жжёт — в них накипают слёзы.
Мягко шелестит ткань. Октавиан садится рядом, бедром касаясь моего бедра. Короткую я лавочку сделала, надо было длиннее.
И надо уйти, пока он не спрашивает, что опять случилось…
Широкий рукав проскальзывает по спине, Октавиан обнимает меня за плечи, притягивает к себе. Горячее дыхание согревает макушку. Октавиан обнимает меня и свободной рукой, прижимая к своей широкой груди. Гладит по волосам.
Ждут вопроса, который заставит солгать или предать ведьм.
Но Октавиан целует меня в макушку и просто гладит волосы, спину. Чуть расслабившись, я опираюсь на него, и до меня доносится частый-частый стук его сердца. Такой быстрый, словно Октавиан куда-то бежит.