Замуж за светлого властелина
Шрифт:
— Странно, что Жор не прибежал попрошайничать.
В тот же миг светлый властелин поднимается со стула и выходит из кухни. Что это с ним? Или он знает, где Жор?
Сердце Октавиана стучит слишком быстро, даже когда он заходит на конюшню, где переминается так и не почищенный Букой конь. Снимает с него перехваченную магической сетью седельную сумку.
Раскрыв, вываливает на пол помятого, ошалевшего Жора.
— Тебя хозяйка ищет.
Манул икает и, прижавшись к полу, отползает по-пластунски
— Ты меня боишься? — спрашивает тихо.
— Э-ы-у-у, — пищит Жор, задней лапой ощупывая порог.
Перебравшись через него похудевшим от стресса пузцом, Жор разворачивается и даёт дёру.
Октавиан провожает его взглядом и, отбросив сумку на перекладину, соединяет ладони. Разводит их, создавая сферу наблюдения. С минуту смотрит, как Марьяна обнимается с вытаращившим глаза фамильяром. «Кажется, глупостей она делать не собирается», — Октавиан касается белой поверхности, и на ней опять возникает лицо мэра: тот работает с документами.
«По-прежнему ничего подозрительного», — Октавиан вновь касается белой поверхности, собираясь развеять сферу, но в последний момент решает продолжать плотную слежку за мэром.
Глава 20. Договорённости
Сжимая в руке мешок с золотыми монетами старой чеканки, Октавиан выходит на крыльцо своей рабочей резиденции и окидывает почти пустую площадь взглядом. Он пять дней являлся в Окту только забирать приносимую из ресторана еду для Марьяны и себя, и никто, даже его секретарь, имевший доступ лишь к первому этажу и архивам, не заметил отсутствия проконсула на службе.
Эти пять дней были трудными: из-за Марьяны, её тоски, коротких неохотных ответов на вопросы, её желания лежать и ничего не делать, словно она тяжело больна, из-за чувств Октавиана, с которыми он не знает, что делать, не умеет принимать, только подавлять, забивая всё глубже и глубже, чтобы освободить разум, контролировать себя, не натворить глупостей.
Но эти пять дней он думал не только о Марьяне: над её просьбой защитить Вейску он тоже размышлял. Прикидывал варианты. Вспоминал всё, что знает о подобных ситуациях. И он видит только один хороший способ помочь.
Первым делом он отправляет в расположенный тут же на площади центральный банк восьмой провинции. Неспешно. Пугая людей. Как всегда… Но впервые Октавиан ощущает страх расступившихся в банке людей так остро, и недоумение работника, перед которым выкладывает мешок с монетами… взгляды украдкой.
Через полчаса он выходит оттуда с маленьким плотным конвертом. Идёт по улице, как обычный горожанин, и опять на него направлены все взгляды. И опять эта привычная реакция окружающих вызывает непривычное ощущение в груди.
«Как сильно и быстро я изменился», — Октавиан, расфокусировав зрение и не сбавляя шага, изучает магией своё тело и покрывающую его сеть заклятий. Со стороны всё выглядит пристойно, даже если все проконсулы решат навестить его лично, даже если потребуется явиться в Метрополию. Пока ещё можно изображать, что всё по-прежнему.
Пока они с Марьяной в безопасности.
Октавиан заходит в мясную лавку. Запах крови ударяет его в ноздри, напоминая о давних сражениях, когда его магия размалывала тела, разрывала на части или просто испепеляла. Но на лице, конечно, не отражается ничего, и Октавиан, не обращая внимания на витрины с кусками мяса и трёх ожидающих в очереди служанок, упирает холодный взгляд в побледневшего седого мясника.
— Мне нужно поговорить с вашей дочерью Вейской.
Охает одна из служанок в очереди, остальные отступают к двери, но не выходят, вытаращенными глазами следя за Октавианом и растерянно моргающим мясником.
— Она что-то натворила? Нарушила закон? — сипло спрашивает последний. — Что случилось, светлый властелин?
— Проконсул, — напоминает Октавиан. — Ничего не натворила и закон не нарушала, я пришёл по просьбе моей жены. Приведите Вейску сюда или выделите комнату, где мы с ней можем поговорить.
— Проходите, — мясник дёргает кожаный фартук, потирает об него дрожащие пальцы и снова повторяет: — Проходите.
Опомнившись, суетливо откидывает часть торговой стойки и открывает расположенную под ней дверь.
— Проходите…
Так Октавиан оказывает во внутренней части лавки, на тёмной лестнице на второй жилой этаж. Всё здесь пропахло сырым мясом, его не перебивает даже щекотные ароматы перца и шафрана. Тёмное дерево стен, дверей и контрастом — белизна улицы за окном в конце коридора. В этой темноте Октавиану неожиданно тесно.
Нервно звучит стук в дверь, и голос мясника подрагивает:
— Вейска… Вейска, открывай, к тебе пришёл светлый… — мужчина тревожно косится на Октавиана и добавляет, — проконсул.
По ту сторону двери что-то падает. Мясник переступает с ноги на ногу, взглядом скользит то по полу, то по двери. Наконец та открывается, и Вейска, прикрывая совсем косящий от испуга глаз ладонью, отступает в сторону. Спотыкается о валяющуюся на полу кружку.
— Мы поговорим наедине, — Октавиан проходит в маленькую сумрачную комнату с пёстрыми ковриками и коврами, с шитьём у полузашторенного окна.
Лёгким взмахом руки накрывает обоих звуконепроницаемым пологом и кладёт плотный банковский конверт на столик для рукоделия.
— Марьяна всё рассказала. Здесь документы от твоего банковского счёта. Там достаточно денег, чтобы уехать из Окты в любую провинцию и там начать жизнь заново. Этих денег хватит в случае, если семья захочет отказаться от тебя. Или на приданое, если будешь связывать жизнь с отцом своего ребёнка. Деньги забирать можешь только ты. Остальное — в твоих руках.
Так и не открывая косящего глаза, Вейска тихо, с затаённой надеждой спрашивает: