Замужняя невеста
Шрифт:
Пабло простодушно поведал сидящим за столом о своем внезапном обогащении и о том, как местные аристократы не хотят с ним общаться.
– Но зато, когда заказывают мне свои портреты, торгуются за каждый реал, а уж позируя, столько драгоценностей на себя навешивают, что у меня золотой краски вдвое уходит против любой другой. Конечно, мне далеко до Гойи [2] , и пишу я, как привык, как меня учили – возвышенные чувства, идеальная природа, но у меня и возлюбленная не герцогиня Альба, как у Франсиско, а простая маха... И знаете, я впервые понял, что люди правы: деньги идут к деньгам. Представьте, моя тетка, здоровая
2
Франсиско Гойя – великий испанский художник.
– С дорогой душой, – отозвался тот. – Да еще и стану рекомендовать тебя своим пациентам. Мол, знаменитый испанский художник приехал. Портреты, которые он пишет, со временем станут богатством почище иного клада.
Приятели рассмеялись.
– Кто знает, может, так и случится, – поддержала их разговор Соня, чем заслужила благодарную улыбку Риччи.
И только Разумовский за столом не проронил ни слова.
Глава тринадцатая
— Соня! Посмотри на себя, в кого ты превратилась! Где та тихая, нежная девушка? Где хрупкий цветок, который трепетал от невинного поцелуя?..
– Леонид, ты увлекся, – сухо сказала Соня, приподнимаясь на локте.
Пресловутые кушетки Риччи стояли теперь в трех комнатах, и один топчан – в комнате прислуги, примыкавшей к Сониной спальне. Только благодаря ее ненавязчивому отказу слуги Пабло Риччи не заставили мебелью все комнаты ее особняка. Пока, по ее мнению, хватало места, чтобы на этих скромных и не очень ложах почивали нынешние обитатели особняка мадам де Савари. Не запутаться бы в этих именах. Если бы Леонид поинтересовался, что за имя числится в документах, Соне пришлось бы рассказывать ему долгую, но увлекательную историю своей поездки в Париж, а потом и в Австрию, в которую, впрочем, княжна так и не доехала.
Если бы спросил, она бы сказала... Если бы да кабы! Пока что Леонид проник к ней в спальню, – видно, здорово устала Мари, если его шагов не услышала, – да еще и позволял себе читать нотации ее хозяйке.
И по какому, собственно, праву? Разбудил ее, поставил своим приходом в двусмысленное положение. Что подумают слуги или тот же Жан? Что она дала повод Разумовскому так себя с нею вести!
Соня не сделала и попытки подняться, прикрыться, вскрикнуть, смутиться, как случилось бы всего какой-нибудь год назад. Этому, похоже, он и удивился. Думал застать ее врасплох. Представлял себе «ахи» и «охи», испуг и кокетство, а он бы успокаивал и говорил, что зашел всего лишь пожелать «спокойной ночи». Успокаивая, обнимать...
И вот вместо этого... Он оказался в растерянности. Да просто не знал, как себя с нею вести!
Правда, Соня в последний момент сжалилась. Не стала держать его навытяжку, как перед вышестоящим начальством. Указала на стул у кровати, на который он неловко и присел. Что ж, раз Леонид ее разбудил, придется вести беседу. Не станешь же звать служанку и вдвоем выгонять его из опочивальни.
– А скажите, граф, как вас угораздило сделаться рабом? Разве для того вы столь поспешно бежали из России, чтобы потом целыми днями сидеть на веслах? – Она взяла его руку и потрогала ладонь. – Это не рука аристократа, это рука крепостного, раба, кого угодно...
Он сердито вырвал руку и высокомерно проговорил:
– Это пройдет.
– Вот когда пройдет, тогда и поговорим. – Она зевнула в кулак. – Идите, господин подполковник – или вас лишили звания? – и не мешайте мне спать.
Это получилось у нее совсем грубо, но она и в самом деле злилась. Она, видите ли, не с теми людьми общается! С врачом, который купил себе титул графа. С художником из простолюдинов, который рисует богатых купцов. А кто такой Леонид Разумовский? Тоже граф, но во втором поколении. Тогда и Соне в свое время не надо было бы с ним общаться, потому что ее княжеский род уходит в такую глубину веков, что по сравнению с ним Разумовские – так, нувориши, да и только...
И потом, как выяснилось, Леонид совершенно лишен чувства благодарности. Или он считает, что Соня, рискуя собой, обязана была спасти его из рабства?
Он даже не поинтересовался, как это ей удалось. Совершенно посторонний человек, художник Пабло Риччи, и то больше самого спасенного вникал во все подробности. И все ахал восхищенно. Соне это было приятно. Правда, воспользоваться «звездочками» пришлось Мари, но идея-то принадлежала Соне. И вряд ли у нее получилось бы хуже.
Пабло даже попросил у нее на время один сюрикен. И взял с нее слово, что Соня покажет, как им пользоваться.
Пользоваться. Вначале Соня тоже думала, что это просто. Но потом, еще в доме де Мулена, метнула раз, другой – «звездочки» лететь не хотели. Несколько дней билась. Терпела недовольство командора. И его крики: «Закручивай! Закручивай!»
Руку при метании нужно было держать особым образом. Чтобы сюрикен в воздухе несколько раз переворачивался.
Да что там, какая-то маленькая «звездочка», например с загнутыми внутрь концами, могла использоваться как наконечник гарпуна. Бросил, зацепил и тащи. Интересно, знают местные воры о таком нехитром приспособлении? Или сюрикен с четырьмя гранями – у Сони пока такого нет, но если понадобится... С его помощью можно перерубить даже толстую веревку или вспороть какой-нибудь тюк...
Глядя в ее глаза, Риччи тогда и сам завелся. Понял в момент ее возбуждение, с каким Соня представляла себе возможности этого хитрого оружия.
И это она еще не все ему рассказала. Например, о шляпе крестьянина. Это тайное оружие использовалось в Китае. Остро отточенное лезвие в виде полукруга крепилось к полям самой невинной на вид шляпы из рисовой соломы и при необходимости могло снести голову непрошеным гостям...
Правда, о занятиях с Жюстеном Соня редко вспоминала, потому что оказалась не слишком способной. А может, еще и потому, что на учебе всегда присутствовал Арно де Мулен и Соня стеснялась, когда он смотрел на нее такими внимательными глазами.
Жюстен советовал ей представлять, что командора рядом нет, но у Сони ничего не получалось. Несколько раз они все же ухитрились избежать присутствия старого рыцаря, когда его призывали какие-то другие дела, и тогда дело шло куда быстрее. По крайней мере, по отзыву своего второго учителя, Соня научилась главному: использовать вес предполагаемого противника против него самого...
Разумовский почувствовал, что мыслями Соня от него сейчас далеко, и разозлился: когда-то она таяла от одного его прикосновения, а сейчас, общаясь со всяким сбродом, потеряла аристократическую тонкость. Огрубела. Но тогда чего он с нею церемонится? Чего пытается, как прежде, осторожничать? Рука раба у него, видите ли! А какая рука у этого лекаришки, который вьется вокруг нее? Чего, скажите на милость, Софья его за собой таскает?