Замужняя невеста
Шрифт:
Если бы она увидела сцену с Гаянэ как-нибудь пораньше, до того, как утром пошла будить его, и даже до того, как стала вызволять его из рабства... Но что теперь локти кусать! Сделанного не воротишь.
Уехал и уехал. Забыть о нем, да и только. А раздражение свое глупое есть где изливать. Некто Мигель де Сервантес, великий писатель Испании, благодаря роману которого «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» Соня познавала испанский язык, читая в подлиннике, посылал своего героя воевать с мельницами. Княжна Астахова может воевать с мешком, набитым соломой, и вымещать на нем злость на самое себя.
– Мари! – позвала она слишком громко и рассмеялась про себя, услышав звяканье шпаг, которые служанка брала, очевидно, под мышку, потому что ей еще надо было взять кувшин с водой и подсвечник со свечами.
Откуда, интересно, девчонка узнала, что госпожа зовет ее именно в погреб?
Служанка выглянула из комнаты, показывая себя хозяйке. Мол, правильно поняла ее мысленный наказ?
Правильно, кивнула Соня, чувствуя, как уходит куда-то ее раздражение. «Забыть! – еще раз приказала себе. – Разумовского никогда не было и больше не будет».
Приказала, хотя сама прекрасно знала: зароки есть вещь неблагодарная.
Раз! Мари ловко отскочила в сторону. Шпага с деревянным наконечником, который придумал сеньор Пабло, вспорола воздух. Однако как быстро учится эта девчонка! Наверное, раза в два быстрее Сони. Видимо, приютская жизнь, о которой княжна уже кое-что знала из рассказов Мари, и не такому научит. Чтобы выжить, надо быстро двигаться и чувствовать за секунду до того, кто тебя ударит и куда.
Конечно, Софья себя оправдывала. Свою неуклюжесть. Но если сравнить ту Соню, которая брала уроки еще в Версале у Жозефа Фуше, и нынешнюю... Пожалуй, даст сто очков вперед тогдашней.
Странно, что Пабло не удивился желанию аристократки владеть шпагой. Наверное, считал это всего лишь чудачеством знати. Теперь с ведома Сони он каждый день по два часа писал ее портрет, усаживая ее неподвижно в то самое кресло с высокой спинкой на фоне портьеры из красного бархата. Он предложил Соне на выбор: писать ее в собственном доме или она согласится всякий раз трудить свои ножки, чтобы подниматься к нему в башню.
– Ничего, потружу, – решила Соня. – Стану подниматься, чтобы лишний раз взглянуть на красоту Барселоны.
Пабло терпеливо ждал, пока они с Мари вернутся из погреба, не делая попытки к ним присоединиться или хотя бы взглянуть на их занятия фехтованием, – про борьбу и сюрикены ему ничего не говорили.
– Моя шпага – это кисть, – посмеивался он, не проявляя ничуточки воинственности, свойственной, по мнению Соне, любому мужчине. – Но вы... О, я представляю вас прекрасной валькирией. Потому что Россия, откуда вы родом, северная страна. Смотрите, что получается. Мусульмане – прекрасные воины, это всем известно, но идеалом женщины считают гурий, которые услаждают праведников в раю. Для них предел мечтаний – девы райского гарема. И возьмите скандинавов, людей Севера. У них женщины рая – воинственные девы. Надо думать, не изнеженные наложницы, тем небось не под силу было бы уносить с поля боя души павших героев... Как вы думаете, почему так?
– Не знаю, – пожимала плечами Соня; ей и вправду ничего такого не приходило в голову.
И как ни смешно это выглядело, но теперь каждый день, так же как сегодня, Соня с Мари уходили в бывший винный погреб сражаться на шпагах, метать сюрикены и бороться друг с другом голыми руками, не считаясь с авторитетом госпожи или бесправием служанки.
Жан поначалу было вскинулся:
– Почему же вы меня не зовете?
Но тут с легкой руки Пабло его пригласили в один дом к больной девочке, которая уже много дней кашляла сухим надсадным кашлем, и знахарка ничего не могла с болезнью поделать. Шастейль девочку вылечил и этим заработал себе неслыханный авторитет в ближайшей к их дому части Барселоны. Его пригласили еще в один дом – на щеке у красивой молодой женщины стала расти уродующая ее опухоль, и никакие приемы против порчи, как определила болезнь ведунья, тоже не помогали.
Так что через некоторое время бедный Жан почти не бывал дома, начисто забыв о своем желании обучаться воин–скому мастерству.
Правда, однажды между посещением больных этот граф-врач принес Соне листок бумаги, на котором были написаны... стихи. Она даже не сразу вспомнила, что когда-то давала ему задание зашифровать послание потомкам о местонахождении клада.
Вот ключ. И для него есть дверь.
К воде спиною повернись,
Шаги числом сто пять отмерь
И по ступеням вниз спустись.
А там опять считай. Иди
На запад сорок семь шагов.
Разрушь преграду и найди
Богатство рода твоего.
– Что ты имел в виду под словом «вода»? – поинтересовалась Соня.
– Колодец, что же еще! – нетерпеливо пояснил Жан.
Сам он был в восторге от своего творения. Ведь до сего времени стихи писать ему не приходилось. Но опять эта русская княжна, вместо того чтобы горячо поблагодарить, выискивает в них недостатки.
Увидев его обиженное выражение, Соня спохватилась:
– Ах да, как же я сразу не догадалась!
– Ты сама сказала, что это послание надо зашифровать. Если я прямо напишу про колодец, каждый сразу поймет, где искать клад... К тому же неизвестно, сколько лет пройдет, прежде чем в этом доме поселится кто-то из твоих потомков. Может, и дома этого в помине не останется. А колодец сохранится. Как же без воды-то.
– Ты меня пугаешь, – нахмурилась Соня. – Как может быть, чтобы дом не сохранился? На мой взгляд, он так крепок, что еще два века простоит!
– Я сказал это на всякий случай. Мало ли, война или пожар.
– Пожар? И в самом деле, я об этом не подумала... Спасибо, стихи очень хорошие. Если не возражаешь, я перепишу их на пергамент.
– Делай с ними все, что захочешь, – благодушно разрешил Жан; княжна все же его похвалила, и того достаточно. Ведь ему нужно совсем немного: внимания и такой вот легкой похвалы.
Он вспомнил, что его ждут больные, и заспешил прочь.
Еще не пришли подводы с бревнами, а у нее уже имелась карта с местом захоронения клада. Такого, наверное, еще не бывало. Чтобы место для хранения клада определяли раньше, чем появлялся сам клад.