Замужняя невеста
Шрифт:
Из кухни сразу выскочила обеспокоенная Мари, чтобы тут же вернуться с сосудом для умывания и полотенцем. Терпеливо ждала, пока у Сони пройдет приступ тошноты, а потом с нежностью ее умыла.
Шепнула:
– У нас будет двое детей.
А что, она имеет право говорить «у нас», потому что пропавшее золото, которое вывез было из замка Флоримон де Баррас, опять оказалось у Сони. А на него можно воспитать сотню детей!
Но когда Соня попыталась отстраниться от поддерживающей ее руки, она почувствовала, что у нее по-прежнему кружится голова, и она позволила Мари повести ее обратно.
За столом царствовал Жан Шастейль. Граф! Она была совершенно уверена, что Пабло сказал о том своей невесте в первую очередь. Вот, мол, какие у него друзья. И повествовал Жан об их злоключениях на море. Пираты! Галеры! Плен! Слова из захватывающей авантюры, когда ничто из перечисленного тебя не касается...
Впрочем, словоохотливость товарища ее не удивляла. Частенько, чего греха таить, он оказывался в тени, потому что Соня была на первом месте – княжну как женщину пропускали вперед.
Сегодня ей было на руку, что Жан возглавляет застолье, потому что она, заученно улыбаясь всем, углубленно занималась собой. Точнее, своими странными ощущениями.
Во-первых, она ощущала неясную тревогу. В этом вроде не было ничего особенного, мало ли что другие женщины чувствуют в связи с беременностью, но ей казалось, будто внутри ее растет... нет, не ребенок, а некое знание, которое откуда-то в нее понемногу вливается. Как если бы до сего времени она была закупоренным сосудом, а теперь с его горлышка сняли крышку...
С Соней и раньше случались моменты вроде прозрения: то она увидела прошлое тогда еще живого Патрика, то прошлое Леонида, но что касалось ее самой, обычно было сокрыто завесой тайны. Как бы Соня ни сосредотачивалась, она ничего не могла увидеть, но сегодня...
Сегодня в ней появилась какая-то жилка, которая вибрировала, предупреждая: осторожно, может случиться беда!
Потому она вернулась в гостиную, но не стала садиться за стол, а попросила у присутствующих:
– Не разрешите ли мне ненадолго вас покинуть? Отчего-то у меня кружится голова, и я хотела бы немного полежать.
– Конечно, Софи, ты так бледна, – заботливо сказал Шастейль.
Приподнялся было, чтобы сопроводить ее к себе, но Соня коснулась его плеча, усаживая обратно.
– Не надо, Мари меня проводит.
И, уходя, услышала, как Жан объясняет Пабло и его невесте:
– Слишком многое на бедняжку навалилось. Заботы по дому, не говоря уже о соотечественнике, которого мы освободили из рабства. Надо сказать, характера он оказался весьма противного, то ему не так да не этак, не мог взять в толк, что он в доме всего лишь гость...
Мари принесла ей кружку молока и медовые соты.
– Я подогрела молоко, – сказала она, – выпьете и уснете.
Соня к себе прислушалась: организм против молока с медом не возражал. Мари заботливо укрыла ее и осторожно притворила за собой дверь.
А Соня вопреки ее уверениям не спешила засыпать и вдруг совершенно отчетливо увидела... Долорес! Это что же, пока все сидели за столом, она оставила детей одних и сбежала, чтобы встретиться... со священником в черной сутане с большим серебряным крестом на груди? На тайного любовника он никак не походил.
Дальше происходило вообще невероятное.
– Наши соседи иностранцы, – говорила Долорес, и в ее устах это слово звучало как анафема.
– Дитя мое, – ответил тот приятным грудным голосом, – о них позаботятся их правители.
– Но они каждый день занимаются тем... А что, если они наводят порчу на жителей нашего города? – повысила голос кормилица Николо.
Соня от неожиданности развернувшейся перед нею картины даже перестала дышать, словно кто-то мог ее дыхание услышать. Что она такое говорит?!
У княжны в голове не укладывалось, что эта женщина, которую она взяла к своему приемному сыну, устроила в самой лучшей комнате, старалась, чтобы она ела все самое лучшее, – эта женщина сейчас без зазрения совести ее же и предавала.
– Служители дьявола наносят вред честным людям независимо от того, иностранцы они или нет, – продолжала настаивать Долорес, и уже печать озабоченности легла на чело монаха, до того пребывавшего в сомнении.
Соня видела, как он постепенно проникается верой в слова прихожанки. Исполняется решимости собрать своих братьев и уничтожить гнездо еретиков, которые расположились, можно сказать, подле ворот святой церкви!
– Но ты вроде говорила, что эта иностранка взяла к себе в дом брошенного младенца.
– Вначале я тоже верила, что это благое дело. Но теперь думаю, не для своих ли черных месс ребенка приготовили? Разве не служители Сатаны приносят ему в жертву души невинных младенцев?
– О Господи! – вскричал ошеломленный падре. – Неужели ты допустил, чтобы эти грешники окопались так близко от святых мест, в самой Барселоне, близ чудотворного образа Богородицы?!
Соня вскочила с постели, в момент забыв обо всех своих хворях, и быстрым шагом направилась к детской. Она все еще думала, что на самом деле ничего подобного не происходит, а ей приснился такой вот сон наяву... Из-за беременности. Ее организм готовится к роли матери, происходят в нем такие изменения...
Верная Мари, заслышав, что она вышла из комнаты, метнулась следом за госпожой.
«Вот сейчас, – мысленно говорила себе Соня, – я открою дверь детской комнаты, и выяснится, что Долорес сидит и качает кроватку Николо».
Ничего подобного. Младенцы спали, а кормилицы рядом не было.
– Знаешь, где она сейчас? – спросила у Мари Соня, не называя имени исчезнувшей женщины.
– Может, вышла на минутку?
– Вышла, но больше чем на минутку. Как раз в это самое время она в соборе на исповеди. Выдает нас отцам-иезуитам.