Занавес опускается: Детективные романы
Шрифт:
— Не встану, — холодно ответила Миллеман.
— Мы с тобой все равно сможем поговорить, — сказала Полина. — Я же буду рядом, через стенку.
Вечером в пятницу погода испортилась, и на извилистые крыши Анкретона обрушился ливень. В субботу Агата проснулась от звонкой нескончаемой дроби: кап-кап-кап.
По дороге в ванную она споткнулась о поставленный на лестничной площадке таз. В него одна за другой падали капли, сочившиеся сквозь ветхую заплату на крыше. Дождь шел весь день. В три часа так потемнело, что работать в театре стало невозможно, но Агата успела захватить все утро и теперь, в последний раз прикоснувшись кистью к холсту, отошла от мольберта и села. Она испытывала то странное ощущение пустоты,
Ей предстояло вспомнить, что весь тот день сэр Генри, никем не видимый, провел в своих покоях, набираясь сил перед торжественным ужином; что в огромном доме царило нервное ожидание; что подарки для сэра Генри были выставлены в библиотеке, темной необитаемой комнате в восточном крыле, и что Анкреды часто совершали туда паломничество, разглядывая дары друг друга с исключительной предвзятостью. Агата тоже подготовилась к юбилею: набросав живой и забавный портрет Панталоши, она оправила рисунок в рамку и поставила среди других подарков, хотя подозревала, что в связи с постигшей Панталошу немилостью такой поступок могут счесть вопиющей бестактностью. Набросок был искренне одобрен самой Панталошей и ее матерью, а из остальных Анкредов на него обратил внимание только Седрик — он ошибочно усмотрел в нем ехидный отзыв о характере своей кузины.
Впоследствии Агата вспоминала, как, перебрав привезенные с собой вечерние платья, подумала, что для такого великого торжества все они слишком невзрачны. Она вспоминала, как с приближением вечера праздничное настроение в доме усиливалось; как, не зная отдыха, деловито суетились Баркер и его свита престарелых горничных. Но еще чаще, все с тем же недоверием к собственной памяти, она вспоминала пропитывавшее дом предвкушение кульминации, ощущение, что надвигается развязка. Тогда она думала: «Это потому, что приезжает Рори. Потому, что я одним махом справилась с большой, напряженной работой». Позже, когда она оглядывалась назад, эти ответы представлялись ей неубедительными, и она робко спрашивала себя, а не могло ли Зло, вселившись в мысли одного человека, излучать токи, наполнявшие тревогой целый дом?
Агата вычистила палитру, захлопнула ящик с изрядно похудевшими тюбиками и в последний раз промыла кисти. Портрет был установлен на сцене, его обрамляли малиновые бархатные шторы, убивавшие все впечатление. «Хорошо хоть, сейчас не весна, — подумала Агата, — а то бы они понавешали на него цветов». Спереди картину скрывал от зрителей легкий занавес — окутанный темнотой портрет дожидался вечерней торжественной церемонии. Полюбоваться им она сейчас не могла. Прогулка в такой ливень тоже исключалась. Не зная, чем заняться, Агата не находила себе места. Ужин назначили на девять, и ей надо было как-то заполнить целых три часа. Прихватив с собой книгу, она бродила из комнаты в комнату, но, куда бы ни зашла, всюду натыкалась на Анкредов: разбившись парочками, они, казалось, шушукались по всем углам. В кабинете она вспугнула целовавшихся Поля и Фенеллу, в гостиной потревожила шипевших наперебой Дездемону и Полину, под лестницей прервала сердитые переговоры Миллеман с Баркером и, уже не зная, куда приткнуться, двинулась в соседнюю с библиотекой комнату, известную под названием Большой будуар (Малый будуар находился на втором этаже). Непредвиденные встречи ей надоели, поэтому, подойдя к двери, она сначала остановилась и прислушалась. Ни звука. Она толкнула дверь и прямо напротив себя увидела Седрика с мисс Оринкорт: согнувшись в три погибели от беззвучного хохота, они бок о бок сидели на софе.
Агату они заметили, только когда она уже вошла в комнату. Реакция была крайне необычной. Они уставились на Агату, разинув рты, улыбка мгновенно, как от огня, испарилась с их лиц. Седрик ужасно покраснел, а голубые глаза мисс Оринкорт превратились в ледяные шарики. Но именно она заговорила первой.
— Вот не ждали, не гадали, — произнесла Соня бесцветным голосом. — Посмотрите, кто к нам пришел.
— Милейшая миссис Аллен, — чуть дыша, вступил Седрик, — пожалуйста, проходите. Мы тут так расшалились, смеемся над всем подряд. Потому что все смешно: юбилей, вся эта возня, все эти подводные течения и так далее. Садитесь, похихикаем вместе. Или ваша выдержка и тонкий вкус вам не позволяют? Выдержка и тонкий вкус — боже мой, получилось, будто я про вино говорю или про сыр!
— Ничего, — сказала Агата. — Спасибо, но я пойду. Мне нужно наверх.
Провожаемая их молчанием, она вышла из комнаты и закрыла дверь.
В зале у камина сидел совершенно незнакомый ей пожилой человек и читал газету. На нем был деловой костюм, рубашка со старомодным стоячим воротничком и узкий черный галстук. Лицо худое, руки в синих прожилках и подагрических узлах. Увидев Агату, он выронил газету, сдернул с носа пенсне, издал странное восклицание — что-то вроде «м-м-мэ!» — и проворно поднялся с кресла.
— Вы кого-нибудь ждете? — спросила Агата.
— Спасибо, спасибо, нет-нет, спасибо, — быстро проговорил он. — Уже знают. Не имел удовольствия… Представлюсь. М-м-м… Ретисбон.
— А, да, конечно. Я знаю, что вы должны были приехать. Здравствуйте. — И она назвала себя.
Высунув кончик языка, мистер Ретисбон быстро подвигал им из стороны в сторону и яростно потер руки.
— Здрасссте, — пробормотал он. — Польщен. Значит, оба гости. Хотя я не совсем. По долгу службы.
— Я тоже, — сказала Агата, с трудом уловив смысл в этом наборе коротких фраз. — Я здесь работаю.
Она еще не переоделась, и мистер Ретисбон посмотрел на ее рабочую блузу.
— Ну конечно, — прокудахтал он. — Миссис Аллен? Урожденная Трой? Супруга инспектора Аллена?
— Совершенно верно.
— Имел счастье познакомиться. С вашим мужем. Профессиональные контакты. Дважды. Восхищен.
— Правда? — У Агаты тотчас поднялось настроение. — Вы знаете Родерика? Давайте сядем, поговорим.
Мистер Ретисбон втянул в себя воздух и то ли причмокнул, то ли икнул. Они сели перед камином. Он положил ногу на ногу и сцепил узловатые пальцы в замок. «Точно с гравюры Крукшанка» [47] , — подумала Агата. И начала рассказывать ему про Родерика, а он слушал ее с таким видом, будто она дает очень важные показания и он вот-вот вызовет своего клерка, чтобы тот присутствовал в качестве свидетеля. Впоследствии Агата очень живо вспоминала эту сцену и то, как в середине своего монолога виновато оборвала себя:
47
Георг Крукшанк (1792–1878) — английский карикатурист, иллюстратор, гравер.
— Простите, я вам уже наскучила своей болтовней. Не знаю, что на меня нашло.
— Наскучили? — переспросил мистер Ретисбон. — Наоборот. Именно так. И позвольте добавить. Но строго между нами. Я этот срочный вызов воспринял э-э… с некоторым сомнением, как э-э… не совсем обусловленный необходимостью. И вдруг такой неожиданный и поистине очаровательный сюрприз — беседа с дамой, чей удивительный талант давно вызывает у меня глубочайшее уважение… М-м-мэ! — добавил он и, наклонившись к Агате, коротко, по-воробьиному кивнул головой. — Именно так.