Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев
Шрифт:
– Ничего не понимаю!
– рассердился Тугодум.
– Что значит "было на самом деле"? А если на самом деле ничего этого не было? Если писатель все выдумал? Тогда как?
– Ну, это же очень просто, - сказал я.
– Не важно, происходили события, о которых рассказывается в книге, на самом деле, или писатель их выдумал. Речь идет о другом. Фабула, по мысли Томашевского, - это ход событий, происходящих в книге, взятый в той последовательности, как эти события разворачивались. А сюжет - те
– А это разве не одно и то же?
– снова удивился Тугодум.
– Совсем не одно и то же. Возьми любое... Ну, не любое, скажем так: почти любое произведение классической литературы... Допустим, "Герой нашего времени" Лермонтова...
– Ну и что?
– Не понимаешь, о чем я говорю?
– Хоть убейте, не понимаю!
– Ну что ж В таком случае давай отправимся с тобой прямехонько в этот роман. Ты хотел бы встретиться с Печориным?
– Еще бы! Уж я бы тогда высказал этому типу все, что о нем думаю! Но как это мы можем с ним встретиться?
– Да очень просто. Немного воображения. Ну и, конечно, некоторое знание романа. Ты ведь хорошо его помнишь?
– Вообще-то неплохо, - замялся Тугодум.
– Вот и отлично! Итак, мы отправляемся в роман Михаила Юрьевича Лермонтова "Герой нашего времени". В ту его часть, которая называется "Княжна Мери".
Чтобы Тугодум как можно лучше и по возможности быстрее освежил в памяти свои воспоминания о лермонтовском романе и его главном герое, я нарочно выбрал для нашего с ним эксперимента самый драматический эпизод: дуэль Печорина с Грушницким.
Близ площадки, выбранной участниками поединка для места дуэли, мы очутились в тот момент, когда Грушницкий уже сделал свой неудачный выстрел. Противники поменялись местами: теперь уже Грушницкий стоял на самом углу этой треугольной площадки, спиною к пропасти.
Печорин пристально смотрел в лицо своего врага, стараясь разглядеть на нем хоть легкий след раскаяния. Грушницкий едва удерживал улыбку.
– Я вам советую перед смертью помолиться Богу, - сказал Печорин.
– Не заботьтесь о моей душе больше, чем о своей собственной, - ответил ему Грушницкий.
– Об одном вас прошу: стреляйте скорее.
– И вы не отказываетесь от своей клеветы? Не просите у меня прощения?.. Подумайте хорошенько: не говорит ли вам чего-нибудь совесть?
– сделал еще одну попытку Печорин.
– Господин Печорин!
– закричал драгунский капитан.
– Вы здесь не для того, чтобы исповедовать, позвольте вам заметить... Кончайте скорее; неравно кто-нибудь проедет по ущелью - и нас увидят.
– Хорошо, - сказал Печорин.
– Доктор, - обратился он к своему секунданту.
– Подойдите ко мне.
Доктор подошел.
Громко и внятно, с расстановкой, как если бы он произносил смертный приговор, Печорин сказал:
– Доктор, эти господа, вероятно, второпях, забыли положить пулю в мой пистолет: прошу вас зарядить его снова. И хорошенько.
– Не может быть!
– закричал капитан, секундант Грушницкого.
– Не может быть! Я зарядил оба пистолета... Разве что из вашего пуля выкатилась... Это не моя вина! А вы не имеете права перезаряжать... никакого права... это совершенно против правил, я не позволю...
– Хорошо, - хладнокровно обернулся к нему Печорин.
– Если так, то мы будем стреляться с вами. На тех же условиях.
Грушницкий стоял, опустив голову, смущенный и мрачный.
– Оставь их, - сказал он капитану, который пытался вырвать пистолет Печорина из рук доктора Вернера.
– Ведь ты сам знаешь, что они правы.
Капитан делал ему какие-то знаки, но Грушницкий даже не повернул голову в его сторону. Доктор заново зарядил пистолет и подал его Печорину.
Капитан плюнул и топнул ногой.
– Дурак же ты, братец, - сказал он Грушницкому.
– Пошлый дурак!.. Уж положился на меня, так слушайся во всем... Поделом же тебе! Околевай себе, как муха...
Он отвернулся и, отходя, пробормотал:
– А все-таки это совершенно против правил.
– Грушницкий, - сказал Печорин.
– Еще есть время. Откажись от своей клеветы, и я тебе прощу все; тебе не удалось меня подурачить, и мое самолюбие удовлетворено, вспомни, мы были когда-то друзьями.
Лицо Грушницкого вспыхнуло, глаза его засверкали.
– Стреляйте!
– выкрикнул он.
– Я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы меня не убьете, я вас зарежу ночью из-за угла. Нам на земле вдвоем нет места...
Печорин выстрелил.
Когда дым рассеялся, Грушницкого на площадке не было. Только прах легким столбом еще вился на краю обрыва.
– Finita la comedia, - сказал Печорин, раскланялся с секундантами Грушницкого и стал спускаться по тропинке вниз.
– Ну вот, - сказал я Тугодуму.
– Теперь, когда Печорин остался один, ты можешь осуществить свое намерение.
– Какое намерение - не понял тот. Он был под таким сильным впечатлением от разыгравшейся на его глазах драмы, что никак не мог вспомнить, о чем мы с ним говорили накануне.
– Ну как же!
– напомнил ему я.
– Ведь ты хотел вы сказать Печорину все, что ты о нем думаешь...
– А-а... Да, хотел! И выскажу!.. Эй, вы!
– окликнул он удаляющегося Печорина.
– Господин Печорин!
– Чем могу служить?
– обернувшись, холодно осведомился тот.
– Я хочу вам сказать, - выпалил Тугодум, - что вы убийца!