Занятие для идиотов
Шрифт:
Студенты, завороженные Шекспиром и манящей победой, единодушно кивнули. Мэтр позвал их в небеса.
– Занятие первое, – объявил Лунгин. – Каждый возьмет лист бумаги и ручку. Пишите: «“Ты слышал?” – “Нет”. – “Прислушайся!” – “Не может быть!”» Записали? Теперь быстро разошлись по углам. За четверть часа каждый из вас, используя этот диалог, должен написать свой вариант истории на полстраницы.
В четырехкомнатной квартире углов для уединения хватало. Натапов выбрал кухню и на ней подоконник, на котором ершился зеленый столетник. За стеклом шумела Садовая, ползли машины, переставляли ноги люди – за стеклом без цели, смысла и искусства протекала никакая жизнь. Натапов
Он прикрыл глаза; он вспомнил свою трассу, бульдозериста Тагоева и его золотые зубы, вспомнил, как они вместе слушали хромающий движок и о чем тогда говорили. Присочинил конец и перенес воспоминание на бумагу.
– Неплохо, – принародно оценил работу Кирилла Лунгин. – Есть живая история! Господа, запомните первое: профессиональный сценарист обязан уметь внятно изложить на бумаге историю. И еще: в каждой современной истории он обязан отыскивать вечное, потому что самое современное сегодня завтра уже безнадежно устарело…
Лунгин. Проникающий взгляд, кивок одобрения, чуть сдвинутые в улыбке губы, сигарета «Родопи» в прижженных пальцах, прищур при глубокой затяжке и вечная готовность к иронии и шутке. Легкий, контактный, пластичный, бесконечно живой, он, кажется, получал от процесса передачи собственных знаний больше удовольствия, чем молодые ученики.
За два года мэтр многое в них вложил, хотя его учебный метод трудно было назвать обучением. Это было общение товарищей, равного с равными, интереснейшие, на собственном примере рассказы о диалоге, изобразительной части, умении строить сюжет. Это были духоподъемные споры не столько и кино, сколько о жизни – раскованные и рискованные, это было коллективное, высвобождающее фантазию сотворчество. Это были счастливейшие годы. Так учил их Лунгин.
И были первые робкие пробы собственного натаповского письма. Эпизодами, сценами, деталями. Было мучение над диалогом: знал, по Лунгину, что он должен быть легким, по возможности кратким, колким, «фехтовальным», но он то и дело норовил выскользнуть и сорваться в пропасть многословия и тяжеловесности, что противопоказано экрану как излишние лекарства больному. Были килограммы исписанной бумаги, ноющие пальцы, стертые до невидимости буквы на клаве компа, и наконец вызрел результат: твердое представление о сценарии. Так учил Лунгин.
Киносценарий – это 60–70 страниц текста в формате А4; это 26–30 эпизодов, сцепленных сюжетом истории, судьбой или характером героя или мыслью автора, причем и каждый эпизод, и весь сценарий в целом желательно выстраивать в классическом драматическом порядке: завязка, кульминация, развязка. Высокий класс достигается тогда, когда в сценарии мало слов и много описательной части, то есть будущего чистого экранного изображения, так называемой пластики. Фразы персонажей в сценарии не должны длиться дольше их мыслей, в противном случае на экране возникает не кино – плохой театр, говорильня, актеры играют «ротом». Театр – жизнь придуманная, кино – запечатленная; в этом смысле самое идеальное кино снимет камера, нарочно оставленная включенной на шумной улице с множеством пешеходов, машин и подлинной жизни. Авторские отступления, философию и умствования из сценария по возможности следует изгнать и переместить в литературу; в сценарии пишешь только то, что конкретно можно снять и увидеть на экране. Так учил Лунгин.
Что было еще?
Ах, да, конечно, он чуть не забыл главного. Сценариста можно сравнить с официантом, что с подносом, поднятым над головой, пробирается через переполненный публикой зал. На подносе – еда и напитки, то есть твой сценарий и общий замысел будущего фильма. Публика тянет к подносу шерстистые жадные руки, публика кричит: выкинь! убавь! замени! принеси другое! Так вот, главная задача официанта, сиречь сценариста, сберечь свой сценарий и замысел на пути к экрану, не дать его растащить, разбавить, подменить, искорежить до неузнаваемости. У сценариста хватает врагов, самый коварный, алчный, самый голодный его враг – режиссер. Режиссер хитер и коварен, он будет либо льстив и велеречив, либо суров и даже зол, он будет восхищаться твоим сценарием или по-товарищески находить в нем изъяны – но что бы он ни пел, не пускай режиссера в соавторы, не уступай ему ни пяди своего текста. Однажды уступишь – конец, вечно будут тебя ломать, лезть в твой сценарий, половинить твой гонорар. Так учил Лунгин.
И последнее, тоже главное. Не мельчи. Помни о величии замысла. Даже если пишешь о бабочке, вселись в нее и взлети вместе с ней, представь, что она полноценный житель планеты и Вселенной и что у нее, как у тебя и у любого существа, есть свои проблемы и своя глобальная судьба. Не забывай, нет мелких тем, все зависит от взгляда. Так учил Лунгин.
Теперь, пожалуй, все. Ничего более не надо. Есть у тебя в голове живая история, знаешь законы жанра и профессии, садись и пиши; пиши, но будь осторожен: не засуши историю, не сбей с нее пыльцу подробностей, которые только и делают историю живой. Этому тоже учил их Лунгин.
Долгими немыми вечерами подмастерье Натапов сидел за своим «Стражем». Он медитировал, чтоб отворить душу, он молился, он впадал в транс или смотрел на жизнь простым и трезвым взглядом – все шло в дело. Он вспоминал свои самые лучшие мысли и подбирал к ним самые точные, единственные слова, какими мог увековечить их на бумаге. Он не боялся быть банальным, он боялся быть неискренним. К счастью, он быстро понял, что искренность не бывает банальной.
Наконец через труды и муку он спел свою песню, показал черновой вариант Лунгину и даже успел получить его благословение. «Канва готова, осталась вышивка», – сказал Лунгин, но окончания работы уже не застал.
Смерть учителя мобилизует на продолжение подвига. Натапов закончил сценарий, перекрестился, сплюнул, матюгнулся и отослал его на конкурс. Была не была.
7
Десятого июля пропели для Натапова фанфары судьбы.
Они выбрали для этого самое подходящее время.
День был жаркий, горький, удушливый, как и все то чертово лето; где-то горели торфяники, гарь стелилась над Москвой, заползала в квартиры, царапала горло и натурально душила. Наташа потела в универе, Натапов с утра освежался пивом; к двенадцати, выплеснув в стакан последнюю порцию желтой пенной прохлады, он почувствовал приступ острого недопоя. Обшарив квартирные закоулки, свои и Наташины карманы, надыбал денег еще на пять бутылок и поспешил в магазин.
Уже позже, когда все случилось, он вспомнил, что в те минуты совершенно забыл, что сегодня десятое, а думал лишь о том, что если найти пиво подешевле, хватит на шесть бутылок. Люди интересны не только тем, что помнят о самом важном, подумал Натапов, но и тем, что способны о самом важном благополучно забывать.
Козочка в мобильном объявилась в самый правильный момент: когда он, путаясь с мелочью, расплачивался в кассе за пиво. Он чертыхнулся, изловчился, но кнопку все же отжал и вдруг!.. «Ваш сценарий “Страж” занял второе место, – пролепетала коза. – Награждение состоится пятнадцатого, в шесть вечера, в Союзе кинематографистов на Васильевской улице. Поздравляю».