Западная Европа. 1917-й.

Кирова Кира Эммануиловна

«Чтобы уменьшить нынешние волнения, — писала «Манчестер гардиан», — надо вернуть рабочим свободу так быстро и настолько полно, насколько это возможно. Первое, что требуется, — это свобода печати и дискуссий; второе — отмена Закона об охране королевства в той его части, где он наказывает рабочего за перемену места работы; третье — отказ от бесполезного запрета стачек. Он смешон, ибо рабочие все равно бастуют»^{59}.

Ллойд Джордж, на какие бы «самодержавные» — как говорили его политические противники — меры ни толкала его война, был и оставался либералом и не мог с подобными утверждениями не согласиться. В начале июня 1917 г., выступая в палате общин, он признал правоту тех, кто считает, что окончание стачки машиностроителей «создало удобную позицию для пересмотра всей рабочей политики», и объявил о предстоящей организации специальных комиссий для расследования причин рабочих волнений^{60}.

Комиссии были сформированы и разъехались по округам к середине июня. Напутствуя их, Ллойд Джордж сказал, что обследование должно быть быстрым и объективным, ибо правительство хочет знать правду. Он, однако, тут же, точно предупреждая, добавил: «… Нам нет нужды создавать теории и прибегать к объяснениям» — необходимы факты^{61}.

Комиссии представили свои доклады правительству уже через пять недель. После опубликования они оживленно обсуждались в печати. На первое место среди причин рабочих волнений в докладах выдвигалась дороговизна, на второе — ограничение личной свободы и права рабочих военной промышленности менять место работы, на третье — отсутствие у рабочих доверия к правительству и лидерам тред-юнионов, не раз нарушавшим за годы войны данные рабочим обещания. В докладах говорилось о физическом и нервном переутомлении рабочих военной промышленности (большинство их работало по 70–80 часов в неделю, как правило без выходных дней), об их недовольстве новым порядком выдачи брони, а также о необходимости без задержек рассматривать жалобы рабочих и т. п.

Были в докладах и отдельные указания на остроту классовых противоречий и рост антивоенных настроений в стране. Так в докладе Комиссии по Южному Уэльсу указывалось на «жестокий антагонизм между рабочими и их нанимателями»^{62}.

Доклад Комиссии по Йоркширу призывал правительство «рассеять необоснованные утверждения, будто военные цели союзников продиктованы жадностью и стремлением к захватам»^{63}.

О влиянии на рабочих революционных событий в России в докладах, судя по газетным сообщениям, вовсе не упоминалось или упоминалось вскользь. Эта «фигура умолчания» была тем более красноречива, что в материалах, на которых основывались, составляя свои доклады, члены комиссий, ссылки на влияние русских событий имелись.

Так, в заявлении, сделанном членам комиссии депутацией от Манчестерской рабочей партии, особо отмечалось, что русская революция усилила недовольство рабочих, «разбудив их демократические инстинкты»^{64}.

Ряд конкретных рекомендаций комиссий правительство реализовало уже в конце июля — августе 1917 г.: оно устранило, в частности, некоторые раздражавшие рабочих, но выгодные промышленникам, неполадки в сдельной оплате труда на военных заводах. Разрабатывались — и, понятно, широко рекламировались в печати — планы жилищного строительства после войны, а там, где в этом была особая нужда, скажем в Барроу, — и во время войны. Вводились — и еще более широко рекламировались в печати — очередные меры по борьбе с дороговизной.

Еще в конце мая 1917 г., непосредственно после окончания стачки машиностроителей, начались переговоры Аддисона с руководителями тред-юнионов машиностроителей и различных организаций предпринимателей. Речь шла об изъятии из проекта дополнений к изданному в 1915 г. Закону о военном производстве (обсуждение этого проекта палатой было пока приостановлено) ненавистных рабочим пунктов о «разводнении» на частных предприятиях и о «свидетельствах о проживании». Аддисон соглашался на отмену «свидетельств», но «разводнение» объявил обязательным, и переговоры зашли в тупик.

В июле 1917 г. руководство А. С. Е. поставило вопрос о «разводнении» на голосование членов союза. Министерство вооружения, надеясь убедить рабочих голосовать «за», организовало в промышленных центрах серию митингов, на которых выступали Аддисон и его ближайшие помощники. Но это привело лишь к нашумевшему скандалу в Вулвиче.

Надо сказать, что враждебный прием рабочими митингами членов правительства не был в 1917 г. новостью в Англии. Еще в апреле этого года министра пенсий лейбориста Дж. Барнса его избиратели встретили в Глазго свистом и возгласами «Долой!». Они кричали: «Иуда!», «Изменник!», «Тебе хорошо с двумя тысячами фунтов зарплаты в год!», а когда министр рискнул заговорить о новом наборе в армию, это вызвало у аудитории взрыв гнева и она запела «Красный флаг»^{65}.

Невеселые минуты пережил в начале июля и Килоуэй, выступая перед машиностроителями Манчестера. Аудитория скандировала: «Нет!», когда он старался доказать необходимость «разводнения», а когда Килоуэй сказал рабочим, что «плывет с ними в одной лодке», те встретили его слова смехом. «Грабеж!» — иронически крикнули незадачливому оратору из зала, когда он стал говорить о высоких налогах, которыми правительство облагает заводчиков и судовладельцев.

Можно привести и другие примеры. Так, «Морнинг пост» сообщала о серии больших митингов, «созванных в связи с последней стачкой (очевидно, со стачкой машиностроителей. — К. К.)» в промышленных центрах Северной Англии. На этих митингах ссылки на обязательства и обещания правительства были встречены рабочими «бурей насмешек» и «одно только упоминание имен лейбористских министров вызывало враждебную реакцию»^{66}.

Однако прием, оказанный представителям власти в Вулвиче, превзошел по своей враждебности все, происходившее ранее. Здесь встретили «в штыки» не только министра, но и начальника генерального штаба У. Р. Робертсона.

Дело было так. 13 августа Робертсон, Аддисон и Килоуэй отправились выступать перед 2 тыс. машиностроителей Вулвича. Но едва они взошли на трибуну, как рабочие запели «Красный флаг», раздались враждебные возгласы и свист. Организаторам собрания кое-как удалось восстановить «порядок». Но когда Робертсон начал от имени «наших парней в окопах» призывать рабочих избегать конфликтов с администрацией, поднялся страшный шум. Пресловутый «престиж армии» не спас Робертсона от гнева рабочих. Они кричали: «Убийца!» — и Робертсон тщетно пытался доказать аудитории, что «мир не может быть заключен ни с того ни с сего на основании статьи в вечерней газете». В конце концов ему пришлось уйти с трибуны (и с митинга). Аддисон и Килоуэй остались и услышали еще немало свистков, гневных выкриков, упреков в нечестности и т. п. Рабочие кричали: «Признайте шопстюардов!» — и Аддисон был вынужден пригласить местный комитет шопстюардов в президиум; кричали: «Нет!», «Мы не хотим!» — когда он решался заговорить о «разводнении»; кричали: «Не читайте нам нотаций!» — когда он осмелился выразить аудитории свое неодобрение^{67}. Кричали, вероятно, и многое другое, сообщить о чем так и не позволила военная цензура.

«Это самый скандальный митинг, на котором я когда-либо присутствовал», — записал Аддисон в своем дневнике^{68}.

Свистопляска цензуры началась, едва только митинг успел окончиться. Она убедительно свидетельствовала о растерянности в политических кругах.

Лондонское агентство новостей разослало редакциям столичных газет отчет о митинге уже 13 июля в 10 часов вечера. Вслед за этим редакции получили указание не упоминать в отчете имени Робертсона, а несколько позднее, но в ту же ночь на 14 августа, последовал запрет писать о митинге вообще.

На следующее утро стало известно, что о митинге писать все же можно, и редакции газет получили новый, «отредактированный», текст отчета. Он так разительно отличался от первого, что редакции некоторых газет предпочли его не печатать. «Публикация подобного отчета выглядела бы гротеском для тех, кто присутствовал на митинге, и ввела бы в заблуждение тех, кто на нем не был», — пояснила читателям «Таймс»^{69}.

Только через несколько дней, после того как слухи о «скандале в Вулвиче», разрастаясь, уже серьезно встревожили общественное мнение и после того как с запросом об этом «скандале» выступили в парламенте два его члена, цензурные ограничения были сняты и более или менее близкие к истине отчеты о митинге появились в прессе.