Западня. Шельф
Шрифт:
— У вас есть пушка? — изумленно спросила Лиза. — Пистолет?
Барин окинул ее мутным взглядом и решил проигнорировать. Снова с шумом присосался к кружке.
— Так Коляна не видали? — спросил он, с грохотом поставив ее на стол. — Не то чтобы...
— Он в кладовке, — негромко ответил Тимур.
— Жрать что ли захотел?
— Нет, он, видимо, решил, что там безопаснее, — объяснил Тимур.
Барин вытаращил глаза.
— Вот баран дрисливый, прислали на мою голову, — пробормотал он. «Не троньте меня, не приходите», — различила Лиза голос Коляна.
Внезапно физиономия Барина прояснилась:
— Так это он, наверное, мой ствол прихватил! Ну, я сейчас...
Он отшвырнул табуретку, рванул на себя дверцу кладовки, и, пригнув голову, устремился внутрь. На лице Тимура внезапно проступили понимание и испуг.
— Не на... — начал было говорить Тимур, но оборвал фразу. Не вставая, он изо всех сил дернул Лизу за руку. Девочка взвыла от боли — казалось, плечо вырвали из сустава. «Не тронь, изыди!», — завизжал кто-то. От удара о пол вышибло дух, локоть пронзило, как электрическим разрядом, ребра придавило. Раздался пушечный грохот, и Лизе показалось, что ее голова раскалывается на части, как весенний лед на бухте, но тут грохнуло второй раз, в нос ударил резкий запах хлопушек, и тогда до Лизы дошло, что это выстрелы. Медвежий рев донесся из кладовки. «Брось пушку, м... ла! Отпусти, козел, ты...» Тимур, все еще нависающий над Лизой, как-то судорожно ухмыльнулся и прикрыл ей уши, но это не помогло — она по-прежнему слышала потоки мата, грохот рушащихся со стеллажей банок и дикий, безумный визг.
Третий выстрел. Визг поднялся до невыносимо пронзительной ноты и оборвался. «Твою мать...» — прохрипел второй голос. Тяжелое железо ударило в пол — звук падения был таким сильным, что отозвалось под Лизой легким содроганием досок.
— Лежи, — пробормотал Тимур и приподнялся.
— Надо было свет включить, — потерянно сказал ему Барин, появляясь на пороге кладовки.
— Надо было, — согласился Тимур. Лиза встала, потирая локоть и стараясь не смотреть на черный проем склада.
— Мне шить нечего, самооборона, — с агрессивным напором заговорил Барин, не глядя на сбежавшихся на выстрелы людей. — Самооборона — чистяк, не придерешься, ты подтвердишь. Он рехнулся, за мертвяка меня принял. Я только отобрать пушку хотел, она сама выстрелила, ты подтвердишь.
— Ладно.
— В натуре сама выстрелила. Слушай, может он живой еще?
Тимур щелкнул выключателем, заглянул на склад.
— Вряд ли, — проговорил он, глядя на лужу крови, вытекающую из-под простреленной головы.
— Да, — согласился Барин, — я в натуре стрелять в него не хотел, мне проблемы не нужны.
— Дела, — протянул от дверей Тофик. В его глазах плескалось нехорошее веселье. — Маньяка повязали, а свежий труп все равно тут как тут. Отлично проводим время! Кто следующий хочет развлечься?
Нина, не меняясь в лице, отвесила ему пощечину, и Тофик замолчал, будто подавился.
— Это была самооборона, — в который свирепо повторил Барин. — Несчастный случай. Ты подтвердишь.
— Подтвержу, успокойся, — ответил Тимур.
Он говорил искренне. Можно себе представить: напуганный, как запертый в темной комнате малыш, бандит прет у... хм... коллеги оружие. То ли по привычке — наверняка со стволом он чувствует себя спокойнее. То ли искреннее веря, что пуля защитит его от мертвецов. Скорее второе, решил Тимур, припомнив сцену в туалете. Итак, совсем потеряв разум от ужаса, Колян крадет пистолет и прячется в кладовке. Тимур представил, как он сидит там в темноте, прислушиваясь к вою сквозняков и смутным голосам, уже не в силах различить игру воображения и реальность... Слышит крадущиеся шаги — черт бы побрал Лизу с ее шоколадками, он же едва не пристрелил девчонку! Нервы натянуты до предела. И когда Барин вваливается в кладовую — Колян уже не узнает его, он осознает лишь, что нечто большое и агрессивное пришло за ним. И начинает палить, но, на счастье Барина, промахивается. Завязывается драка за все еще заряженный пистолет... Остальное закономерно, погибнуть мог любой из них. Могло, конечно, обойтись; могло закончиться ранением, — но только не этой ночью. Этой ночью счастливых финалов не предусмотрено.
— Ну что, похоронная бригада, взялись? — спросил Тофик и поспешно отодвинулся от Нины. — Не оставлять же его в кладовке... Конечно, я не настаиваю, неизвестно, сколько мы еще здесь просидим, запас мяса не помешает...
— Да заткнись ты! — крикнула Аля, но по ее губам скользнула невольная улыбка, а Лешка торопливо прикрыл лицо рукой. Люди устали бояться.
Тофик был мерзлякой. Коренной бакинец, попавший в Черноводск по распределению после института, он так и не привык к местному климату. Еще больше он маялся в экспедициях, — почему-то разведка обычно проходила в таких местах, где пятнадцать градусов выше нуля считается почти жарой. Тофик так страдал и кутался, что мог бы вызвать презрение — если бы сам не был готов первым подшутить над собой. Умение посмеяться в ситуации, где другие были способны только на однообразную ругань, всегда ценилось коллегами. Тофик мог развеселить людей, намертво застрявших в вездеходе посреди болота; его комментарии к унесенным приливом образцам, которые собирали три дня, заставляли людей хохотать, забыв досаду. Вторая неделя под непрерывным дождем посреди тундры, в промокших насквозь палатках, не способных уже держать воду, под свинцовым небом, трамбующим бесконечные заросли карликовой березы... Тофик открывал рот — и измученные люди начинали улыбаться.
Мало кто знал, что он почти не способен контролировать эту способность. Смех был защитной реакцией, щитом, который выставлялся непроизвольно. Чем хуже Тофик себя чувствовал — тем больше шутил. Его броне было совершенно наплевать, насколько это уместно, так же как предохранителям на электрощитке наплевать, насколько вам необходимо электричество... Стоило напряжению превысить черту — и Тофик принимался острить.
Никто и представить себе не мог, какие героические усилия он предпринимал этой ночью, чтобы молчать. Убийство одной коллеги, горе другого, смерть дежурных, с одним из которых Тофик был шапочно знаком, — мозг геолога бурлил, как котел, требуя привычной разрядки. Нелепая гибель заезжего бандита стала последней каплей. Тофик был почти благодарен Нине за пощечину, но второй все-таки не хотел. Новый припадок остроумия подступал неукротимо, как понос, и Тофик, схватив сигареты, отправился в сортир, изо всех сил стараясь не заржать в голос над этой аналогией.
Перекурить в одиночестве, успокоиться, а потом найти источник жуткого холода, тянущего по ногам. Перед тем, как начали стрелять, он вроде бы слышал звук разбившегося стекла, и подозревал, что ветром выдавило одно из окон. Оставалось надеяться, что стекло было треснувшее — иначе стоило ожидать, что и остальные не выдержат... Ситуация и без того нехороша.
Не дойдя до туалета буквально два-три метра, Тофик остановился и присвистнул. Из-под двери в комнату, где оставили связанного психиатра, не просто дуло — можно было даже разглядеть пляшущие на сквозняке сверкающие снежинки. Геолог толкнул дверь, и в лицо ему ударил заряд снега.
Он протер глаза, смахивая налипшие на ресницы снежинки, и огляделся. Врача в комнате не было. Ветер беспрепятственно рвался в разбитое окно. На длинных, хищно изогнутых, как клыки, осколках стекла, облепленных розовым снегом, трепетали клочья тряпок. Оглядевшись, Тофик заметил, что со второй койки исчезло одеяло.
Обломок стекла, на котором трепыхался окровавленный обрывок белой трикотажной ткани, притягивал взгляд. Заранее догадываясь, что увидит, Тофик все-таки влез на тумбочку в изголовье кровати и, одолевая сопротивление злобно рвущегося вовнутрь ветра, высунулся в окно.