Западня. Шельф
Шрифт:
— Но вы не сможете ничего объяснить Барину, — сказала она. — Он не станет слушать, потому что очень боится. И того, что здесь, и еще, что друзья Коляна приедут и его убьют. Он там сидит и уговаривает себя, и скоро уговорит. Я не хочу, чтобы он вам... — она покраснела, не в силах повторить угрозы Барина — одновременно страшные и стыдные. — Он хочет с вами очень плохое сделать, — выдавила она.
— Хорошо, предположим, я сбегу... — Тимур нахмурился, размышляя. Если девочка права насчет пещер — пожалуй, удастся пересидеть до конца бурана. Но что потом? Дойти до города... Выбраться из Черноводска можно только самолетом — он тут же попадется. Сдаться ментам и попытаться доказать свое алиби? Да будет ли оно? К тому времени, как тела попадут к экспертам, время смерти уже можно будет определить в лучшем случае с точностью до часа, а на деле — еще более расплывчато. А на часы никто не смотрит, бродят, как зомби, никто ничего толком не вспомнит... Последний случай вообще как на заказ — черти его потащили выгуливать пса, надул бы лужу на пол, ничего страшного... Да и будет ли интересовать здешних следователей такая мелочь, как алиби, когда под рукой есть отличный козел отпущения?
— Вы не дослушали, — прервала Лиза поток мыслей. — Когда вы сбежите, я заставлю Барина, и папу, и всех остальных пойти в комнату, где лежат мертвецы.
Она замолчала. Кожа на скулах побелела и натянулась так, что блестела. Под глазами залегли черные круги. Губы сжались в ниточку — никакая сила не заставит их расслабиться и растянуться в улыбке. Тимур вдруг понял, что задумала Лиза — и насколько тяжело ей далось это решение.
— Этого нельзя делать, — сказал он.
— Да, я знаю, — бесцветным голосом проговорила Лиза, — они могут сойти с ума и все такое. И Вячеслава Ивановича очень жалко... но я могу вернуть душу Наталье, пусть она скажет. Ее мне не жалко.
— А тех, кто это увидит? Ты забыла, что случилось с Коляном?
— Мне не жалко, — повторила Лиза. Ее глаза сухо блестели, как у сумасшедшей. — Мне надо, чтобы папа узнал, понимаете? Что он узнал, что это не я. Чтобы он ненавидел убийцу, а не меня, — она на секунду молчала, и ее лицо еще больше стало похоже на обтянутый кожей череп. — Я все, что угодно, сделаю. Хоть бы и вас ненавидел, мне все равно. Пусть они узнают, кто это был на самом деле.
— Так нельзя поступать с людьми, понимаешь? Тем более со своим отцом. Он ведь тоже может не выдержать.
Тимуру вдруг стало стыдно. Строит из себя гуманиста, а на деле — просто боится, что в итоге весь город узнает о предмете, воскрешающем мертвых. Прекрасная перспектива. Но Лизе об этом лучше не знать. Пусть думает, что он заботится о душевном здоровье ее драгоценного папы.
— Вы не понимаете, — в который раз повторила Лиза. — Барин нашел в темнушке паяльник, — тускло проговорила она, и к горлу Тимура подкатила мгновенная тошнота. К черту. Что делать дальше — он разберется потом.
— Давай сюда свои припасы, — сказал он. — Я просто уйду, понятно? А ты делай вид, что ничего не знаешь, и ни в коем случае не пользуйся предметом. Ни в коем случае, понятно? Забудь про него. — Лиза неопределенно качнула головой. Он предпочел думать, что это согласие. — И вот еще что, — добавил Тимур. — Если тебя что-то напугает. Кто-то напугает. Покажется странным... Разбей окно и ори, понятно? Дотянешься?
— Да.
— Бей кулаком изо всех сил. Ты порежешься, но это чепуха. И ори как можно громче. Обязательно ори. Я услышу. Кто-нибудь услышит.
Если у убийцы медуза, его умные советы можно спустить в унитаз. Если маньяк — наследник Потрошителя, то девочка будет стоять, как покорная кукла, пока вокруг ее шеи будут затягивать удавку. Если...
— И еще, — спохватился он. — Тебе не надо прятать глаза. Перестань носить воробья на шее, припрячь где-нибудь — и они станут, как раньше.
— Вы лучше идите, пока никто не вышел в коридор, — хмуро сказала Лиза.
***
Петр лежал на берегу моря. К ногам с шипением подбиралась серая пена, песок колол щеку. Пахло рыбой, водорослями... свежим мясом. Над головой надрывались чайки, и он подтянул ноги, обхватил себя руками, пытаясь прикрыть нутро. Чайки хотели есть.
Острые птичьи когти оцарапали плечо, сильные крылья забили по щекам. Он попытался отмахнуться, — руки не двигались. Холод серебристого металла изглодал пальцы, объел мясо с костей, искривил гримасой онемевшее лицо. Серое небо наливалось багровым, коричневело, как крыло поморника. Это шел с моря рассвет. Петр хотел прикрыть лицо, чтобы солнце не заглянуло в него, чтобы предки не увидели из Верхнего мира, как он лежит на полу грязной кухни, пуская слюни и вращая глазами. Но тело не слушалось. Не спрятаться, не уйти.
Последним усилием Петр сжал пальцы на ледяной фигурке. Поморник обрушил тяжелый клюв на висок, и воронка тайфуна в голове взорвалась дымными клочьями. Петр еще пытался тянуть руки, пытался собрать буран заново, но мир неумолимо затягивало багровой пеленой.
Ногти заскребли по крашеным доскам пола, и под них забились крошки... нет, это песчинки, бесчисленные частицы кварца и халцедонов, похожие на лед, впитавший в себя кровь. Он слышал рокот кровавого прибоя, заполняющий весь мир, не властный только над довольным криком поморника.
Перед тем, как провалиться во тьму Нижнего мира, Петр успел почувствовать, как чайки рвут его кишки.
Глава 15. Выйди вон
Выйди вон
Тимур хотел, чтобы Лиза сразу убежала к себе, но она упрямо переминалась в коридоре, пока не убедилась, что он благополучно ушел. Лишь после того, как за Тимуром почти беззвучно закрылась дверь, она аккуратно опустила в карман одного из ватников ворованную связку ключей и проскользнула в комнату. Не стоило тянуть время, но, перед тем, как действовать дальше, она должна была хоть немного успокоиться. Слишком много адреналина в крови — сердце билось как бешеное, и Лизе казалось, что его стук слышно во всем доме.
Она не стала закрывать дверь, чтобы слышать все, что происходить на кухне. Если Барин все-таки решит пойти к Тимуру — она должна будет отвлечь его, иначе озверевший бандит может устроить погоню... а для того, чтобы Тимур успел спрятаться, нужно хоть немного времени. И еще чуть-чуть — чтобы замело следы.
Если кто-нибудь попытается сунуться в комнату, где запирали Тимура, прямо сейчас, она закатит такую истерику, что все вообще позабудут, зачем и куда шли. И пусть ее потом ругают и позорят — ей все равно. Ей не стыдно. Она уже вытерпела весь стыд, когда решила... встать на сторону чужака, да. Когда поняла, что не может выдержать происходящего — даже ценой того, что папе есть, кого ненавидеть вместо нее...