Западня
Шрифт:
Он постарался прогнать эти мысли.
– Я на самом деле его видела, – неожиданно сказала Софи, как будто прочла его мысли. – Так же, как сейчас вижу вас.
У Йонаса перехватило дыхание.
– Вы же верите мне?
Взволнованно она обернулась к нему, случайно задев локтем пустую кофейную чашку на подоконнике. Фарфоровые осколки со звоном разлетелись по полу.
– Бред! – ругнулась Софи.
Йонас и Софи одновременно опустились на корточки, чтобы собрать осколки, и стукнулись головами. Невольно рассмеявшись, оба смущенно
Йонасу показалось, что в кухне вдруг стало жарко. Софи принадлежала к тем редким людям, с которыми можно просто быть рядом, смотреть друг на друга, ничего не говорить, и не возникает обычной в таких ситуациях тягостной неловкости. Как у нее это получается?
Молчание нарушил звонок домофона.
Софи провела рукой по волосам.
– Это моя подруга Карен, мы собираемся на пробежку.
– Мне тоже надо идти.
Софи молча кивнула. Йонас направился к выходу, но на пороге остановился.
– Я вам верю, – сказал он.
И с гулко бьющимся сердцем вышел из квартиры.
18
От мысли, что Ленцен может что-то сделать Шарлотте, мне становится дурно. Возможно, его молчаливая угроза мне просто почудилась, но я уже не могу выбросить все это из головы. Заметно, что Ленцен с трудом скрывает самодовольную ухмылку, которая, казалось, сама собою появляется на его лице. Наконец-то. Вот он – монстр из моих кошмаров.
Дождь снаружи усилился, и из окна мне видно, как бесчисленные водяные пульки решетят поверхность озера. Людям в реальном мире плохо в такую погоду. Предусмотрительные под полусмятыми от ветра зонтиками семенят, как большие ожившие грибы. Остальные перебегают от укрытия к укрытию, как испуганные звери, а дождь хлещет им по голым загривкам.
– Вы любите животных? – спрашиваю я еще не успевшего сесть за стол Ленцена. Продолжим игру.
– Что, простите?
Он садится.
– Моя очередь. Перед тем, как нас прервали, вы спросили, как зовут мою собаку, я ответила: «Буковски». Теперь спрашиваю: любите ли вы животных?
– О, мы опять возвращаемся к нашей викторине?
Молчу.
– Вы странная женщина, фрау Конраде, – говорит Ленцен.
Молчу.
– Ну, хорошо. Не особенно. Домашних животных у меня нет, если вы это имели в виду.
Он бросает взгляд на свои заметки, потом снова смотрит мне в глаза.
– Мне не очень нравится тон, который приобрела наша беседа, – говорит он. – Если я вас нечаянно задел, простите.
Не знаю, что на это сказать, поэтому просто киваю.
– Давайте вернемся к вашему творчеству. Что вам самой больше всего нравится в вашей работе?
– Создавать собственную реальность. И, естественно, давать читателям то, что может доставить им радость, – честно отвечаю я. – А вы? Что вам больше всего нравится в вашей работе?
– Интервью, –
Смотрит в свои записи.
– Несмотря на то, а может, и вследствие того, что вы не появляетесь на публике, в печатных СМИ и интернете о вас много пишут, – говорит он.
– Вот как?
– Вы читаете статьи о себе?
– Иногда. От скуки. Все, что пишут, в основном – выдумки.
– Вас это задевает – читать о себе то, что не соответствует действительности?
– Нет. Меня это развлекает. Чем дальше от правды, тем лучше.
И это чистая правда.
– Теперь мой ход. Два раза подряд, – говорю я.
На секунду задумываюсь.
– Как вы считаете, вы хороший человек? – спрашиваю я.
Пытаюсь действовать наудачу. Все мои предыдущие вопросы отскакивали от него как от стенки горох. Сама не знаю, чего хочу. Надо упорядочить свои действия. Надо выяснить, как он выглядит, когда говорит правду, и как – когда лжет. И тогда начать закручивать гайки. Но Ленцену все нипочем. Может, попробовать его еще попровоцировать.
– Хороший человек? – переспрашивает он. – Господи, ну и вопросы вы задаете. Нет. Наверное, нет. Но я над собой работаю, каждый день.
Любопытный ответ. Ленцен молчит, словно проверяет сказанные слова, насколько они верны. Пока не опомнился – еще один выстрел.
– О чем в жизни вы сожалеете больше всего?
– Не знаю.
– А вы подумайте.
Ленцен делает вид, что думает.
– Наверное, о том, что разрушило мой брак. А вы? О чем сожалеете вы?
– О том, что не смогла спасти сестру, – говорю я.
Это точно.
– Ваша сестра умерла? – спрашивает Ленцен.
Вот ублюдок.
– Не будем об этом, – говорю я.
Он хмурится, похоже, сердится, но быстро берет себя в руки.
– На чем мы остановились? Ах, да. Вы сказали, что истории о вас в интернете вас не волнуют. А мнения критиков?
– Только если по делу, – отвечаю я. Дальше, дальше. – А о чем сожалеете больше всего из того, чего не сделали в жизни? – спрашиваю я.
– Надо было бы больше проводить времени с дочкой, когда она была маленькой, – отвечает он и сразу же продолжает: – Один критик сказал, что ваши персонажи очень хороши, но вот сюжету недостает напряженности.
– Так в чем вопрос?
– Я как раз его формулирую. В вашей последней книге, на мой взгляд, куда большие проблемы с персонажами, чем с сюжетом. Есть два персонажа в вашем романе, которые менее живые, чем остальные. И что самое интересное: это убийца и жертва. Жертва – извините за резкую формулировку – какая-то воплощенная невинность, блаженная деревенская простушка, а убийца, напротив, – бездушный социопат, который спокойно убивает юную девушку. Как получилось, что вы, знаменитая тонкой психологической проработкой своих героев, вдруг вывели двух таких ходульных, архетипически шаблонных персонажей?