Запас прочности
Шрифт:
– Вот и все. Придется ли открыть эту дверь снова, один Бог знает. – Покачала головой. – Пойдем, дочка.
Лиза удивилась мужеству матери. Она готовилась утешать ее, утирать слезы, а не пришлось. Ни одной слезинки на лице старой женщины. Екатерина Ермолаевна резко развернулась и первая пошла к машине. И тут Лиза спросила:
– А где же Юрочка?
Мама пожала плечами:
– Да небось с дедом или Мотькой. Пошли, пошли быстрее, нас и так люди заждались.
Но ни с дедом, ни с Мотькой Юрочки не было. Его вообще нигде не было! Лиза несколько раз обежала вокруг полуторки, заглянула под машину, крикнула Матвею:
– Мотя, глянь Юрку в саду!
Сама побежала на улицу. Юрки нигде не было. Лиза открыла дом, пробежала по комнатам,
– Фёдор Николаич! Не уедем! Немцы вот-вот здесь будут. Пропадем. Все пропадем! Надо ехать.
Фёдор Николаевич вопросительно глянул на дочку.
– Ну что?
Лиза отрицательно покачала головой.
– Без Юрочки не поеду. Вы езжайте, а я уж тут как-нибудь. Найдется он. Не иголка. Езжайте.
Фёдор Николаевич насупил брови. Рассердился.
– Как езжайте? Без тебя?
А Екатерина Ермолаевна тут же распорядилась:
– Мотя, бери Леночку, слазьте! Мы остаемся. – И топтавшемуся рядом шоферу: – Принимай девочку.
Матвей подал ему Леночку, сам легко спрыгнул на землю, взял племянницу за руку и скомандовал водителю, как будто был главным:
– Давай, браток, гони. Еще успеешь проскочить.
Растерянный водитель обратился к Фёдору Николаевичу, ведь именно ему директор завода последнюю машину для эвакуации выделил:
– Николаич, как же так? Тебе машина и ехать без тебя? Как же так?
Фёдор Николаевич вздохнул.
– Ну вот так. А ты бы без дочки и внука уехал?
Шофер молча пожал плечами.
– Вот и я не могу. Такая судьба. Переживем.
Они уехали.
Через час Юрочку привела домой учительница местной школы.
– Ваш малыш? Принимайте. Насилу выяснила, чей он. – Слабо улыбнулась. – Далековато от дома убежал. Слава богу, что вы нашлись. Я уж боялась, что уехали. У меня камень с души.
Лиза, увидев сына с незнакомой женщиной, рванулась было к ним, но ноги неожиданно сделались ватными, и она бессильно опустилась на стул. Сердце так забилось, что казалось, оно вот-вот не выдержит и разорвется. Лиза прижала сжатые в кулачки руки к груди, словно стараясь удержать его, и несколько секунд молча смотрела на Юрочку, потом тяжело встала и, сделав несколько неуверенных шагов навстречу, потянулась к сыну, схватила его на руки, прижала худенькое тельце к себе и заплакала. Говорить она не могла, да и слов нужных не находилось. Она только всхлипывала и всхлипывала, все сильнее вжимая малыша в свое тело, словно стараясь слиться с ним так, чтобы никакая сила не могла их разлучить.
Екатерина Ермолаевна подошла и, не зная, кого жалеть, погладила головы дочки и внука. Скупая старческая слеза медленно выкатилась из глаз. Сердце ее сжалось до боли, она отвернулась, пытаясь скрыть свою слабость, свою боль, и тихонько, про себя, прошептала:
– Господи, прости нас грешных. Смилуйся и отпусти нам грехи наши…
* * *
Дмитрий долго смотрел вслед медленно ползущему поезду, увозившему Лизу. Железнодорожные пути почти сразу за вокзалом уходили влево, к Яузе, и поезд, слегка покачиваясь, неспешно исчез за поворотом. Дождавшись, когда он скроется из виду, Дима вздохнул и подумал: «Ну, слава богу, до дома доедет, туда война не доберется. А я – как карта ляжет: на фронт, так на фронт. Хотя это вряд ли. Красная армия и без войск НКВД справится. У нас все же другие задачи».
Тогда, в тридцать девятом, поехал он служить не куда-нибудь, а в Москву. И не просто в Москву, а в войска НКВД, что, как сказал военком, особенно почетно. Из города в эти войска отобрали всего-то трех человек. Отвезли в Сталино, там народу прибавилось, но немного. Старшина, прибывший из воинской части за пополнением, увез двенадцать человек. В Москве их помыли в бане, обмундировали и отправили в учебную роту. Занятия по боевой подготовке Дима переносил легко. Сказалось все: и его дворовое детство с бесконечной беготней, футболом, плаванием, и, конечно, работа. После сумасшедшей нагрузки в должности помощника директора завода армейская жизнь нисколько не тяготила его. «Чего молодежь армией пугают? – думал он. – Это ж детские нагрузки! Смешно даже. Конечно, если маменькиным сынком расти да с детства за мамину юбку держаться, это да… Ну а нам, простым мужичкам, такая армия не в тягость». А о политической подготовке и говорить нечего: инструктор горкома комсомола на фоне других ребят выглядел чуть ли не профессором. Да и по возрасту Дима был на несколько лет старше сослуживцев. Так что неудивительно, что он сразу среди сверстников стал выделяться в лучшую сторону. К концу учебки Дима жалел только о том, что пострелять толком не дали. До присяги три раза всего-то и пальнул. Стрелять оказалось несложно, но десятку только одну выбил, а две восьмерки. И хоть взводный и похвалил его, Димка расстроился: он был уверен, что все пули в десятку положит. Решил: «Ладно… В следующий раз… только бы потренироваться дали». Не дали.
Ближе к концу обучения к ним в подразделение зачастили командиры из управления полка: политработники выискивали активистов по политической части, художников, артистов; начфиз – спортсменов, тыловики – шоферов да поваров. Другие – просто грамотных ребят. В общем, интересовались они, кто есть кто и кто что может, чтобы заранее подобрать подходящих ребят взамен увольняющихся. Вот тут и прошел слушок, что есть среди призывников даже заместитель директора крупного металлургического завода. Это произвело эффект разорвавшейся бомбы. В роту пожаловал специально по этому случаю заместитель командира полка по тылу. Конечно, он и раньше появлялся в подразделении, беседовал с новобранцами, проверял обмундирование, спрашивал, как их кормят, довольны ли военным бытом, условиями службы. Словом, проявлял отеческую заботу. Но вот так, чтобы специально прийти к отдельно взятому молодому бойцу – такого до сих пор не было. Тем более что заместитель командира полка по тылу майор Саленко Иван Иванович имел одну удивительную особенность: он был как две капли воды похож на Семёна Михайловича Будённого. И кличка тайная у него в полку была – Буденный. Тайная-тайная, но Саленко на нее охотно откликался. Более того, он и усы буденновские отпустил, точь-в-точь как на портретах Семёна Михайловича. Справедливости ради надо сказать, что в полку, как среди командиров, так и у красноармейцев, Иван Иванович пользовался большим авторитетом.
Полякова вызвали прямо с занятий. Командир роты лично проводил его в свою канцелярию. Дима вошел и, как его проинструктировал ротный, четко доложил:
– Красноармеец Поляков по вашему приказанию прибыл!
Саленко, сидевший за столом, окинул его внимательным взглядом, удовлетворенно хмыкнул и, кивнув на стоящий перед столом стул, сказал:
– Хорошо, что прибыл. Садись.
Дмитрий сел.
Майор не спешил начинать беседу. Слегка побарабанил пальцами по столу, еще раз окинул взглядом молодого бойца, качнул головой и с долей удивления спросил:
– Как же ты, такой молодой и заместителем директора металлургического завода работал? Завод-то большой?
Дима не смутился и, пожав плечами, ответил:
– Завод большой, крупный. Вокруг этого завода и весь город наш строился. Только я заместителем директора не работал.
Саленко вскинул брови, удовлетворенно покачал головой.
– Я так и думал. Куда ж в твои годы да на такую должность. Правда, в нашей жизни всякое бывает. Может, думаю, у парня папа в министрах ходит, или ты вундеркинд особенный – три института окончил. Или еще чего. Вон Аркадий Гайдар в шестнадцать лет полком командовал. Всякие чудеса бывают. Решил лично с чудесами познакомиться. Оказывается – все враки. Кто ж это слухи такие распускает? Не сам ли? Хотя ротный и хвалит тебя, но такую должность придумать, заместитель директора завода в твои-то годы, – это надо уметь. Где ж правда? Ну рассказывай, а я послушаю.