Запасной
Шрифт:
К этому общему ощущению бедлама добавлялась психиатрическая больница дальше по дороге. Бродмур. За некоторое время до того, как я приехал в Ладгроув, пациент из Бродмура сбежал и убил ребенка в одной из близлежащих деревень. Потом в Бродмуре установили сирену и время от времени проверяли её, чтобы убедиться, что она работает. Звук был как в Судный день. Колокольчик мистера Марстона на стероидах.
Однажды я сказал об этом па. Он понимающе кивнул. Незадолго до этого он посетил подобное место в рамках своей благотворительной деятельности. Пациенты в основном были мягкими, заверил он меня, хотя один выделялся. Маленький парень, который утверждал, что он
Папа сказал, что погрозил пальцем этому самозванцу и сделал ему строгий выговор. А теперь послушай. Ты не можешь быть принцем Уэльским! Принц Уэльский — это я.
Пациент просто погрозил пальцем в ответ. Невозможно! Это я принц Уэльский!
Папа любил рассказывать всякие истории, и это была одна из лучших в его репертуаре. Он всегда заканчивал всплеском философских размышлений: если этот психически больной мог быть настолько твёрдо убежден в своей личности, не меньше, чем папа, это действительно поднимает очень важные вопросы. Кто мог знать, кто из нас в здравом уме? Кто мог быть уверен, что они не психически больные, безнадёжно потерянные, которых подбадривают друзья и семья? Кто знает, действительно ли я принц Уэльский? Кто знает, я ли твой настоящий отец? Может быть, твой настоящий отец в Бродмуре, милый мальчик!
Он смеялся снова и снова, хотя это была на удивление несмешная шутка, учитывая, что в то время ходил слух, что мой настоящий отец — один из бывших любовников мамы, майор Джеймс Хьюитт. Одной из причин этого слуха были огненно-рыжие волосы майора Хьюитта, но другой причиной был садизм. Читатели таблоидов были в восторге от мысли, что младший ребёнок принца Чарльза — не ребёнок принца Чарльза. Они почему-то не могли насытиться этой «шуткой». Может быть, они чувствовали себя лучше, потому что предоставлялась возможность посмеяться над жизнью молодого принца.
Неважно, что мать познакомилась с майором Хьюиттом только после моего рождения, история была слишком хороша, чтобы от неё отказываться. Пресса её переделала, приукрасила, ходили даже слухи, что некоторые репортеры искали мой ДНК-тест, чтобы доказать это — первый намёк на то, что после пыток матери и отправки её в подполье они скоро придут за мной.
По сей день почти в каждой моей биография, в каждом рассказе обо мне в газете или журнале упоминается майор Хьюитт, с некоторой серьёзностью рассказывается о его возможном отцовстве, описывается момента, когда папа наконец усадил меня для разговора по душам, заверив, что майор Хьюитт не мой настоящий отец. Яркая сцена, острая, трогательная и полностью выдуманная. Если у папы и были какие-то мысли о майоре Хьюитте, он держал их при себе.
15
МАМА КАК-ТО СКАЗАЛА, что в её браке было трое. Но она считала неправильно.
Она исключала нас с Вилли.
Мы, конечно, не понимали, что происходит между ней и па, но достаточно интуитивно чувствовали присутствие Другой Женщины, потому что страдали от последствий. Вилли долго питал подозрения на Другую Женщину, которые смущали его, мучили, а когда эти подозрения подтвердились, он почувствовал огромную вину за то, что ничего не сделал, ничего не сказал раньше.
Я был слишком мал, чтобы что-то подозревать. Но я не мог не чувствовать отсутствие стабильности, отсутствие тепла и любви в нашем доме.
Теперь, когда мама пропала, ситуация резко обернулась в пользу папы. Он мог свободно встречаться с Другой Женщиной, открыто, так часто, как ему хотелось. Но видеться было недостаточно. Папе не хотелось этого скрывать. Он хотел быть честным. И первым шагом к этой цели было привлечение «мальчиков» в группу поддержки.
Вилли пошёл первым. Однажды он столкнулся с Другой Женщиной во дворце, но теперь его официально вызвали из Итона на частную встречу с высокими ставками. Думаю, в Хайгроув. Думаю, за чаем. Всё прошло хорошо, как я узнал позже от Вилли, хотя он и не вдавался в подробности. Он просто дал понять, что Другая Женщина, Камилла, приложила усилия, которые он оценил, и это было всё, что он хотел сказать.
Камилла Паркер-Боулз, будущая королева Великобритании
Следующей подошла моя очередь. Я сказал себе: ничего страшного. Так же, как получить укол. Закрой глаза, а потом уже бойся.
Я смутно припоминаю, что Камилла была такой же спокойной (или скучающей), как и я. Никого из нас особо не беспокоило мнение другого. Она не была моей матерью, и я не был для неё самым большим препятствием. Другими словами, я не был Наследником. Этот разговор со мной был простой формальностью.
Интересно, о чём мы вели беседу. О лошадях, наверное. Камилла любила их, а я умел ездить. Трудно представить себе какую-либо другую тему, которую мы могли бы найти.
Помню, прямо перед чаем я задавался вопросом, не будет ли она на меня злиться. Как все злые мачехи в сборниках сказок. Но нет. Как и Вилли, я чувствовал за это настоящую благодарность.
Наконец, когда эти напряжённые встречи с Камиллой остались позади, состоялась заключительная беседа с па.
Итак, что вы думаете, мальчики?
Мы думали, что он должен быть счастлив. Да, Камилла сыграла ключевую роль в распаде брака наших родителей, и да, это означало, что она сыграла роль в исчезновении нашей матери, но мы понимали, что она, как и все остальные, попала в ловушку водоворота событий. Мы не винили её и даже с радостью простили бы её, если бы с ней папа был счастлив. Мы могли видеть, что он, как и мы, не был счастлив. Мы узнали отсутствующие взгляды, пустые вздохи, разочарование, всегда заметное на его лице. Мы не могли быть абсолютно уверены, потому что папа не говорил о своих чувствах, но за годы мы научились довольно точно подмечать его настроение на основание мелочей, которые он не замечал.
Например, примерно в это же время па признался, что в детстве его «преследовали». Бабушка и дедушка, чтобы закалить его, отправили его в Гордонстоун, школу-интернат, где над ним ужасно издевались. По его словам, наиболее вероятными жертвами хулиганов Гордонстоуна были творческие, чувствительные и книжные ученики — другими словами, папа. Его лучшие качества были приманкой для хулиганов. Я помню, как он зловеще бормотал: Я еле выжил. Как ему удалось? Опустив голову, сжимая плюшевого мишку, с которым не расставался много лет. Мишка везде был с папой. Это была жалкая игрушка, со сломанными руками и болтающимися нитками, кое-где залатанные дыры. Мне показалось, он был похож на папу после того, как с ним разделались хулиганы. Мишка красноречивее папы мог выразить глубокое одиночество его детства.