Запил под Хендрикса
Шрифт:
Конечно, так и будет. Профессор с мировым именем вступится за своего любимого ученика. Чуча сейчас возьмет такси и приедет. Седой, суровый, начнет стучать палкой об пол:
— Я требую пояснений! На каких основаниях вы поместили сюда Николая Павловича? Разве вам неизвестно, что человеку, который трудится над диссертацией, нельзя нервничать? Так вы заботитесь о будущем науке, о её лучших кадрах?
Конечно, психиатры станут говорить, что Николай больной на всю голову, и что он враль, и что возможно опасен для общества,
— Он? Да это милейший человек, мухи не обидит! Как-то идем с ним по улице. Трасса, оживленное движение. Автомобили снуют, снуют! Вдруг Николай Павлович срывается с места и бежит в гущу машин, вытянув руку, вот так! Что-то подхватывает, возвращается. Я глаза зажмурил, боюсь открывать — машины мимо него как торпеды, одна, другая, и ветер от них! Возвращается Николай Павлович, показывает мне ягодку крыжовника. Вот, дескать, живое! Не допустил, чтобы кто-то на него наехал. А вы говорите, опасен. Это же святой человек!
— Я не свят, — скажет Николай, — погодите, я не свят. Я просто стараюсь, как это говорится, жить по совести.
Вспомнится всуе и как Савченко был председателем жилищного кооператива, как превращал дом в образцовый, а когда пришли холода, однако отопление еще не включили, однажды вечером лично обходил все квартиры с коробкой свечей, звонил в двери и предлагал идти в подвал обогревать этими свечами трубы. Тепло — от сердца к сердцу.
Диссертация Савченко, «О распределении газов в организме». Сжатый воздух способен творить чудеса. Органическая пневматика. Перенаправление естественных газов в мышцы с целью их усиления. Новое слово в науке! И в медицине.
— Я сам медик, — сказал Николай.
Напротив него человек в спортивном костюме. Засунул в уши пальцы и губами шевелит. Не слышать. Попал в дурдом из-за громкого тиканья будильника. Тик! тик! тик!
Николай махнул перед ним рукой. Человек моргнул, но руки не опустил. Николай придвинулся и отчетливо, чтобы собеседник видел губы, произнес:
— Не хотите поговорить?
Хлопнула дверь, прошел здоровенный, низкий санитар в белом. Николай сказал, чтобы все слышали:
— Сюда уже едет профессор Чуча! Это ваши последние часы, сотруднички!
И вдруг понял, что времени не будет, время не течет, пока этот сумасшедший напротив держит пальцы в ушах. На нем течение времени завязано. Схватил того за руки, силился отнять. Крик! Набежали! Укололи! Ох потолок на меня падает!
А дом Болсуновых существовал будто в отдельной вселенной, оторванный от действительности. Приходили и уходили люди, не задерживаясь, выплеснув, почерпнув. Упокоившегося Чомина сменяли иные, обретаясь у Болсуновых на правах почетных гостей, без поселения в подвале. Новый человек, Игорь Слонимов, пузатый и лысоватый, тёр руками линялые свои старые джинсы — сегодня был приглашен в качестве праздничного торта — как его назвал Болсунов-старший. И пока молчал, ждал скопления народу. А народ приходил постепенно, надувая от жары потные щеки. Улыбки узнавания, иногда объятия.
Явился Вятский.
— Ну, кто это? — шепотом к старшему Болсунову. Тот проговорил стороной рта:
— Забавный левак. Но что-то в нем такое есть, иначе я бы не пригласил.
— Понял, — Вятский подмигнул.
Когда все собрались, и даже нарядная в сарафане Зина Злобина со студентами в толстовках — на коих Слонимов поглядывал с ехидцей в глазах — были вынесены свежие хлеба на подносах.
— Вот это по-нашему, да, — восхитился Злобин, а жена его Софья, тоже в сарафане, как и дочь, громко всех спросила:
— Правда, оригинально?
Злобин же изошел слюной и затопал ногами, при всех:
— Сколько раз говорить тебе, что это словечко выдумано умниками, своего родного языка не ведающими! У них, англичан, «ориджинэл», а у нас, русских, «своеобразно»! Оригинально! Блевать мне от такого слова хочется!
— А ведь верно, — заметил Слонимов, — словечко-то буржуазное.
Болсунов подскочил к нему, взял за плечо, чтобы представить гостям:
— Мы знаем, что вы состоите в организации…
— Давайте без политики, — отмахнулся Слонимов.
— Хорошо. Я хочу познакомить вас с Игорем Семеновичем, вот он, — указал рукой на Слонимова, тот едва заметно кивнул присутствующим, — Человек, не скрывающий левых взглядов, хотел рассказать нам о продвижении мировой революции мирным способом.
— Как именно? — крикнул неизвестный никому старик и закашлялся в кулак.
Слонимов вышел на середину комнаты:
— Проект «Колыбель революции». Ничего противозаконного, никаких силовых методов.
— Способов! — топнул ногой Злобин, — Это у них, за бугром, «мэтход»! Следите! — и погрозил пальцем.
Слонимов продолжил:
— Внедрение революционных мыслей еще с так сказать колыбели, с детского возраста. Борьба с буржуазным мышлением на корню, когда оно еще, так сказать, не развилось в акулье капиталистическое. Известно, что новорожденная буржуазия, — обвел насмешливым взглядом публику, — для воспитания своих детей часто нанимает нянек. Что же, мы предоставим им своих нянек! Подготовленных, революционных. Дитя буржуа, прокляни отца и мать своих! Впитай идею, подними бунт против родителей.
— Это чудовищно! — каркнул старик.
— Это действенно! Наши няни, дождавшись ухода родителей — а вернее уезда в своих буржуйских членовозах…
— Ах! — Зина грохнулась в обморок и студенты, как пчелы, принялись над нею хлопотать, обмахивая платками. Один студент поддерживал ей голову и дул в лицо. А Слонимов продолжал:
— Когда родители уезжают, наша няня читает ребенку работы Карла Маркса, у нас есть красочные детские варианты, с картинками. И когда ребенок, живущий в религиозной семье, тычет пальцем в портрет улыбающегося бородача и спрашивает — кто это, кто это, бог? Няня отвечает — нет, Ваня, это Карл Маркс, очень умный дядя.