Записки экспедитора Тайной канцелярии. К берегам Новой Англии
Шрифт:
Царевич не удержался и зашептал что-то на ухо Меншикову, тот с любопытством повернулся назад и тоже увидел девчушку, а рядом с ней Самойлова. От цепких глаз Ушакова не ускользнул ни этот взгляд Светлейшего, ни недовольный взгляд его дочери. Да, вьется мошкара у трона. Того и гляди, займет.
Тогда я еще не знал, что значили при дворе вздох или ненароком брошенный взгляд престолонаследника. Ушаков же отлично разбирался в этой придворной игре и не упускал ни единой мелочи. Дочь Меншикова, которую Светлейший прочил в невесты будущего государя, ревностно следила за царевичем, чем стала раздражать его. Теперь он при первой же возможности старался оказывать знаки внимания молодым фрейлинам – с одной только целью досадить своей будущей жене.
Ушаков заметил, что голландец воззрился на орловский гобелен. Что это он? Не видел, что ли, таких у себя в Амстердаме? Небось, его в приличные-то дома не пускают, вот и восхищен нашей роскошью. Сам того не знает, что Орлов им самим столичных вельмож потчует, словно он не человек, а изысканный десерт. Сегодня он, Вангувер, его главное богатство, а не золото да шпалеры на стенах. Представление кончилось, публика разбрелась по залу, обмениваясь впечатлениями от увиденного.
– Если персона важная проходит, то ты кланяйся и приседай, – ласково давал наставления Лизе Самойлов. – Ясно?
Персона долго ждать себя не заставила, тут же и возникла.
– Ну, что скажешь? – спросил Ушаков у Ивана.
– Ловок, – подтвердил экспедитор давешнюю мысль Андрея Ивановича. – Но сей фокус я разгадал.
– Да ну? – чуть не присвистнул Ушаков.
– Кольцу некуда было деваться, – Самойлов сделал паузу, чтобы дать Ушакову возможность согласиться с неоспоримостью доводов. – Значит, оно вместе с платком исчезало.
Но Андрею Ивановичу времени явно не хватило, а потому он возразил:
– Так оно ж на дне было.
– Да, – согласился Иван, – но ежели в него нитку продеть да и придержать в руке, а потом вместе с платком сдернуть – не велика премудрость.
– Ну а птица? – все еще сомневался Ушаков.
– Но никто ж не следил за его девицей, что она там в платок подсовывала.
Андрей Иванович с ехидцей оглянулся на Лизу, а потом на Самойлова.
– Значит, ты не веришь в чудеса?
– Нет, Ваша светлость, – улыбнулся Иван.
– Печально. Ну а ты, дитя мое, – провел вельможа мизинцем по лбу девочки, – веришь в волшебство?
– Верю! – горячо откликнулась Лиза.
– Вот, – заключил Андрей Иванович, – устами младенца глаголет истина.
В этот момент царевич и дочь Меншикова Мария в сопровождении самого Светлейшего проследовали мимо них к выходу. Ушаков с Самойловым с почтением склонили головы. Светлейший на миг задержался.
– Деточка, – нравоучительно обратился он к Лизе, – Его высочеству полагается кланяться. Вот, – он достал кольцо, которое еще недавно было центром представления, потер его о рукав и протянул девочке, – царевич дарит перстень.
– Спасибо, – подняла Лиза глаза на Светлейшего князя.
Тот с укоризной взглянул на Самойлова – разве так полагается благодарить за столь щедрый подарок? Иван взял воспитанницу за плечо и потянул. Она, поняв свою ошибку, присела и склонила голову. Меншиков направился к выходу.
Ушаков проводил сановную персону взглядом, а едва тот скрылся за массивными дверями, повернулся к Самойлову с Лизой и захохотал.
Глава IV,
о разных взглядах на удачный момент
Гости разъехались. В гостиной у камина расположились Ушаков с Толстым. Хозяин дома потчевал их изысканным вином, что привез из Европы. Настроение у него было преотменнейшее. Теперь на полгода разговоров хватит про чудеса, что творил этот фокусник с перстнем царевича. Конечно, со временем найдутся скептики, начнут судачить, что и фокусы были так себе, и хозяин не столь хлебосолен. Но это потом. А сейчас царевич остался доволен – и это главное. Зря Ушаков страхи ложные сеял. Но Толстой с Ушаковым словно и не были на представлении, ни словом не обмолвились ни о Вангувере, ни о канарейке, ни о перстне, что столь таинственно исчез, а потом не менее загадочно нашелся. Разговор весь вечер крутился вокруг совершенно иной персоны.
– А я, сударь мой, скажу так: вор он, Меншиков! Вором был, вором и остался, – подытожил Толстой. – А сейчас, если обвенчает царевича на своей дочке, почитай и на трон сядет.
– А поговаривают, что до царя-то Марта с ним прелюбодействовала, – ухмыльнулся хозяин дома.
Ушаков покачал головой:
– Да и при нем тоже. не отказывала себе в удовольствиях. Сейчас здоровье не то. Губит она себя всякими безудержными кутежами.
– Алексашке этого и надо, – зашипел Толстой, – он царевича уже к себе перевез, – скулы Петра Андреевича так и ходили от возмущения. – А Долгорукие-то! Вместо того чтобы Петра вывести из-под Алексашки.
– Ежели бы могли, давно бы вывели, – урезонил распалившегося графа Ушаков.
– Поговаривают Меншиков-то с царевичем вроде в ссоре. Удачный момент. – заключил Орлов.
Вангувер тоже считал, что момент удачный. Все складывалось как нельзя лучше. Ни в чем пока он не обманулся.
– Они, скорей всего, разделили имущество на части, – рассуждал он, сидя в карете, что тряслась по булыжной мостовой, везя их с Кэт на постоялый двор после представления у Орлова, – хотя не исключено, что мы найдем здесь все.
– Я тоже видела только один, – глаза Кэт блестели азартом. – Но думаю, что ночью можно поискать и в других комнатах.
Глава V,
в коей мы узнаем, чьи соленые огурчики предпочитает глава Тайной канцелярии
Может, и отменное вино подавал граф Орлов, да голова как-то побаливала да во рту сухость была неимоверная. Лекарство от сего недуга на Руси давно известно. Можно было бы Федора одного за ним послать. Но не доверял Андрей Иванович сию науку никому. Ведь в рассоле что важно? Особая упругость. А ее не каждый различить может. Вот и пришлось ранним утром самому на ярмарку отправиться. Федор семенил следом.