Записки экспедитора Тайной канцелярии
Шрифт:
– И царевича Алексея видели? – не сдержал Иван любопытства, распаленного еще в детстве рассказами отца.
– Видел, – просто ответил Андрей Иванович, – подлец был, хоть и помер до казни. Против родного батюшки заговор чинил. У царского трона всегда неспокойно.
Он сел в кресло в углу так, что мрак спальни совсем скрыл его. Туманов и солдаты тоже укрылись в темноте. Самойлов на минутку задержался возле кровати – представилось ему, как лежит на ней убитый, раскинув руки, истекая кровью, как ужасно бледен его лик в лунном свете. Легкий скрип половицы за дверью вернул Ивана к действительности.
– Ага, пожаловал, – прошептал Ушаков, и Самойлов понял – не поздоровится тому, кто попадет в лапы этого зверя.
Ушаков действительно напоминал Самойлову скорее зверя, чем охотника: те были умелы, иногда отважны, когда шли на кабана или медведя. А Ушаков обладал природной силой, нюхом и выдержкой хищника, сутками выслеживающего добычу. Не трофей добывал он, идя по следу преступника, а жил этим, потому как охота за царевыми завистниками была для него именно смыслом жизни. Может, потому так и везло ему, что дело свое Андрей Иванович любил и знал превосходно.
Вот и сейчас он замер в ожидании. Меж тем дверь медленно отворилась, и в комнату проскользнула темная фигура, в коей потрясенный Иван узнал Вожжова. Драгун направился к камину, взял подсвечник и зажег свечи. Спальня осветилась, и Василий, к ужасу своему, обнаружил, что он здесь совсем не один. Андрей Иванович даже захлопал в ладоши – сцена разыгралась точно так, как он и рассчитывал.
– Злодей вернулся заметать следы! – объявил он и засмеялся. – Я оказался прав.
Вожжов дернулся, выхватил шпагу, оглянулся на двери – там уже стояли два солдата, держа его на мушке. Он еще раз посмотрел в сторону Ушакова и тут увидел за его спиной Самойлова.
– Ты? – только и смог выдохнуть Василий.
– Что, неожиданно? Воскрес приятель? – веселился Ушаков.
– Так это, значит, ты убил итальянца? – глядя прямо в глаза давешнему товарищу, спросил Иван. – Но зачем?
– Не твоего ума дело! – буркнул Вожжов.
– С момента награждения он получил указание устранить Фалинелли и подставить тебя, – вмешался Андрей Иванович. – А велел ему это тот, кто заинтересован рассорить Россию с Италией. Впрочем, это легко вычислить.
Василий, озлобившись, поднял шпагу и двинулся в сторону Ушакова, солдаты прицелились и ждали лишь команды, чтобы поразить жертву, но Андрей Иванович жестом остановил их и уступил место Ивану:
– Действуй, Самойлов, но учти – он мне нужен живым.
Спасибо, Андрей Иванович. Подлец должен быть наказан по законам чести. Как же так? Столько прошли вместе, и когда награждал их Меншиков за службу Отечеству, Васька его продал, как Иуда за три сребренника?! И потом подзуживал на поединке. Нет, такое простить нельзя! Противники сняли шляпы и встали в позицию.
– Ну, прикормыш казематный, жив, значит? Сейчас, погоди, – зловеще прошептал Вожжов, намотал плащ на руку и вдруг сделал резкий выпад.
Иван был начеку и парировал. Завязалась схватка. Силы были примерно равны, и некоторое время они бились с одинаковым успехом. Но вот Вожжов чуть замешкался, и Самойлову удалось рассечь ему щеку. Тот отшатнулся. Промокнув рукавом порез, посмотрел на отпечатавшуюся кровь:
– Ну, Ваня! – многообещающе протянул он
– Вася! – с назиданием вторил ему Иван.
Поединок продолжился с еще большим остервенением. Вожжов ловко использовал плащ: действуя им как щитом, ловко отвлекал противника и парировал часть причитавшихся ему ударов. В полумраке спальни трудно было что-нибудь различить, бились почти наугад. В какой-то момент Иван получил ответный удар от своего бывшего товарища – шпага Вожжова пробила рукав кафтана и поранила Самойлову руку выше локтя. Он даже не обратил на это внимания. Ему удалось уже сильно потеснить противника, как вдруг тот метнул нашему герою в голову свой плащ, воспользовавшись заминкой, толкнул его на кровать и ринулся на балкон. Не прошло секунды, как Вожжов скрылся из виду, перемахнув через витые перила. Ушаков даже бровью не повел – он-то знал, что уйти убийце не удастся. Иван же выбежал на балкон, придерживая раненую руку, и глянул вниз. Там оставленные на посту солдаты уже окружили преступника, повалили его на землю, заламывая ему руки. Андрей Иванович неспешно вышел на балкон и встал рядом с Самойловым.
– В крепость его! – приказал он. Потом обернулся к своему протеже: – Да ты ранен, братец? Так тебе домой надо. – И, видя, как тот побледнел и пошатнулся, крикнул Туманову: – Лекаря!
Сильные руки офицера подхватили уже начавшего терять сознание Ивана. Самойлов усилием воли постарался справиться с накатившей слабостью, сам, опираясь на плечо драгуна, спустился по лестнице и вслед за Ушаковым сел в карету.
Здесь не могу я удержаться, чтобы вновь не обратиться к запискам Самойлова. Слова эти написаны через много лет после сего поединка, а сколько в них боли:
Наверное, человек отличен от животных одним самым отвратительным качеством – способностью предать своих собратьев. Даже представить невозможно, что во время облавы волк может переметнуться на сторону псов и начать грызть кого-то из своей же стаи. Горько вспоминать об этом, но я пишу все так, как было, и упускать что-либо не входит в мои планы.
Да, трудно юному сердцу пережить предательство, и даже если в переживаниях укрепляется характер, пусть избавит господь нас от таких переживаний.
Меж тем дома немец-лекарь, за которым спешно съездил один из драгун, перевязал рану, а наутро явился вновь, чтобы проведать больного. Он остался доволен собственной работой, даже языком цокнул:
– Ну, повезло тебе, служивый, считай, в рубашке родился.
Затем занялся промыванием и перевязкой раны и при этом продолжил свои объяснения:
– Шпага только срезала немного мяса с плеча. Так что если не будет воспаления, то просто полихорадит немного. Но от этого я тебе дам снадобье.
Он покопался у себя в ящичке и вынул какую-то склянку.
– Вот. Думаю, оно поможет.
Иван понюхал лекарство – запах был кисловатым и немного дурманящим. Он решительно опрокинул в себя содержимое пузырька.
– Ну, прощайте, – засобирался лекарь, – доброго здоровья вам!
– Спасибо тебе, мил человек, – засуетился вокруг него Егорка, успевший уже освоиться с новой ролью самойловского денщика, управляющего и дворецкого одновременно. Всяко приходилось ему служить на своем веку. Многому он научился, бывал в разных переделках. Своей судьбою был, однако, доволен. Службу в тайном сыске уважал и к новому хозяину уже начал привязываться – неплохой он, видать, парень, отчаянный. Прав Андрей Иванович, выйдет из Вани толк, хоть и молод он еще, доверчив слишком. Врачеватель ушел, Егор подал хозяину чашку с теплым молоком и пирожок на тарелочке, а сам принялся прибираться в комнате. Взяв пустую склянку, он принюхался: